«Пока никаких предвыборных настроений нет — у Путина дел много»

Владимир Путин был и остается открытым для любых контактов, которые могут помочь России достичь своих целей. Об этом пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заявил в интервью «Известиям». При этом он отметил, что несмотря на заявления европейских лидеров о намерении вести переговоры с главой РФ, запросы на подобные диалоги Кремль не получал. Также Дмитрий Песков рассказал, принял ли российский лидер решение участвовать в выборах, почему важен мирный план Китая и планируется ли объединение России и Белоруссии.

— Сейчас в центре всеобщего внимания — послание Владимира Путина Федеральному собранию. Причем решение о приостановке участия России в ДСНВ стало сенсацией…

— Нынешнее послание президента было воспринято как одно из лучших за всё время оглашения Путиным посланий Федеральному собранию и как судьбоносный момент в истории нашей страны и, наверное, всего мира. Ожидания общества от послания и сделали, наверное, эту речь такой важной, которая живет не один и не два дня, а речью, которую будут анализировать еще долго как у нас в стране, так и за рубежом.

В мире действительно обратили внимание на достаточно сенсационное заявление президента о приостановке нашего участия в ДСНВ. И это понятно, потому что это единственный документ, который остается еще более-менее живым в области контроля над вооружениями и стратегической безопасности.

Путин достаточно исчерпывающе объяснил, почему принял такое решение. Ситуация для нас изменилась кардинально. Когда документ рождался, когда велись переговоры между нашими странами, за скобками были оставлены ядерные арсеналы Франции и Великобритании, которые, конечно, не сопоставимы по своей мощи и по объему с арсеналами РФ и США, но достаточно значимы для всей системы европейской стратегической безопасности. И в тот момент, когда НАТО де-факто превратилось в участника конфликта на Украине, ситуация поменялась. По сути сейчас НАТО выступает единым блоком уже не как наши условные противники, а враги. Их разведка 24 часа в сутки работает против нас, их вооружение, как подчеркнул Путин в недавнем интервью, бесплатно поставляется на Украину и стреляет в наших военных, — я уже не говорю о том, что стреляют в граждан Украины, обстреливают украинские города и села, — берутся обязательства и принимаются коллективные решения в рамках НАТО о новых поставках, о новых партиях вооружения с постоянным повышением их технического уровня.

Эти страны — Франция, Англия, США — сейчас находятся в одной организации, которая де-факто воюет с нами, находится с нами в состоянии прямого вооруженного противостояния, учитывая их оружие на Украине. Здесь не нужно ничего скрывать, ничего приглаживать, нужно называть вещи своими именами. Они должны это понимать, хотя, наверное, заметно, насколько они чувствительны в этой области, они каждый раз как мантру повторяют, что не хотят быть участниками конфликта.

— Насколько сильно это решение ударило по странам Запада, в частности по США?

— Судя по тому, что в течение часа после того, как мир услышал решение президента, мы стали свидетелями официальных заявлений и генерального секретаря НАТО [Йенса Столтенберга], и госдепартамента, и из Белого Дома, конечно, это была чувствительная для них информация. В заявлениях мы услышали достаточно бескомпромиссное осуждение России и отсутствие какой-либо готовности учитывать обеспокоенность РФ. Они упорно не хотят слышать слова Путина. В этом как раз правота президента, который сказал, что они показушно не хотят нас слышать, но больше так не будет.

— Получается, до тех пор, пока Россию не захотят услышать, Москва не возобновит свое участие в ДСНВ?

— Разумеется, условия должны как-то поменяться, должен поменяться концептуальный подход стран коллективного Запада, ведомых США, в их понимании озабоченности нашей страны нашей собственной безопасностью, в понимании тезиса ее неделимости. То есть безопасность одной страны не может обеспечиваться за счет безопасности другой.

— Эту мысль повторил и Китай в своем плане урегулирования украинского конфликта...

— Это очень важный мировоззренческий пункт в китайском плане, который, конечно, корреспондируется с нашим подходом.

— Риторика президента и тональность обращения к Западу, в частности к США, в трех предыдущих посланиях была крайне сдержанной и максимально вежливой, однако в этом году она изменилась кардинальным образом. Означает ли, что это бесповоротный момент в отношениях с Западом?

— Ответ очень простой — да, ситуация поменялась коренным образом. Еще когда президент перед принятием решения о начале СВО сформулировал проекты договоров о безопасности, которые были направлены в Вашингтон, Брюссель и Вену, и когда мы, по сути, услышали неготовность о чем-то с нами говорить. Если бы они хотели, они бы сели за стол переговоров. Были бы очень сложные, позиционные, местами непримиримые, но переговоры бы шли. Но они отказались.

— Готовилась ли Россия к этим переговорам?

— Безусловно, была очень серьезная подготовка, хотя всё развивалось достаточно динамично. У нас было такое участие «тяжеловесов» со всех сторон, все были готовы к переговорам, но к этому не был готов Запад, они просто этого не хотели.

— Теперь со стороны европейских лидеров, к примеру, канцлера Германии Олафа Шольца и президента Франции Эммануэля Макрона звучат заявления о том, что нельзя терять контакт с Россией. А Москва сейчас настроена на диалог?

— Президент Путин был и остается открытым для любых контактов, которые могут помочь России достичь собственных целей теми или иными путями. Предпочтительно мирными, за столом переговоров, но когда это невозможно, и военными путями, то, что мы видим сейчас. Мы слышали много заявлений Шольца и Макрона, которые говорили, что продолжат общаться с Путиным, чтобы искать какие-то пути и выходы из ситуации. Однако за последнее время никаких инициатив не было. Мы слышали пять или шесть заявлений Макрона о готовности звонить Путину и разговаривать, но это должны знать все: не было никаких запросов, ориентировок или проработок возможных сроков такого разговора.

Если говорить о содержательном наполнении, то здесь большой знак вопроса. Потому что одно дело, когда вы сохраняете нейтралитет в отношении сторон конфликта, а другое — когда вы косвенно принимаете участие в боевых действиях и декларируете свое намерение увеличивать вовлеченность, причем на стороне одного из участников, в данном случае Украины. Как тогда можно рассчитывать на посреднический потенциал? Никак, этот потенциал просто пропадает.

— А остались ли на Украине политические силы, с которыми можно вести переговоры?

— На Украине остались силы, которым не нравится нынешний киевский режим, очевидно, что часть этих сил, пусть небольшая, до сих пор находится в Киеве, часть — за его пределами. Кто-то из них в России. К примеру, Виктор Медведчук как раз относится к таким силам, у него есть свои сторонники, пусть их и не так много, как хотелось бы. Другое дело, что тем, кто находится на Украине, просто страшно и физически опасно как-то поднять голову. Их уничтожат сразу же, их убьют.

— То есть Россия сможет начать переговоры с этими силами только после достижения целей спецоперации?

— Разумеется. Пока мы видим, что тот режим, который сейчас в Киеве, благоволит нацистам и нацистским проявлениям в обществе Украины. Он пропагандирует эти проявления, всячески их разжигает, пестует и целенаправленно работает над тем, чтобы вот этот нацистский угар в обществе держать, используя и СМИ, дезинформацию — весь арсенал методов, который возможен.

— Вследствие последних событий и перемен в отношении с Западом было решено аннулировать действие указа о внешнеполитическом курсе от 2012 года. Каким будет новый мир?

— Весь мир двигается в сторону многополярности, системы взаимоотношений, где не существует некой касты «цивилизованных стран» и всех остальных. Мир, где все равны, где все учитывают обеспокоенности друг друга, где все или соглашаются, или не соглашаются, но в равной степени имеют право голоса и рассчитывают на то, что их слышат. Где неприемлем новый колониализм и где все проблемы действительно решаются за столом переговоров. Но до этого еще нужно дойти. Сейчас мы находимся в таком транзитном периоде, на это еще уйдет время.

— И на каком мы сейчас этапе?

— Мне кажется, что в начале. И период будет длинный, болезненный. Очень многие страны видят в России инициатора этого процесса. Но не только в РФ, целый ряд стран разделяет с нами эти подходы. И здесь мы как раз играем на международном поле в унисон, для России важно выстроить такую систему отношений.

— Должна ли она быть зафиксирована новыми международными соглашениями или может быть создание некой структуры, которая заменит ООН?

— Не смогу ответить на этот вопрос. С моей точки зрения, мы в самом начале этого пути. Пока ООН — единственный международный институт, конечно же который подвергается эрозии со стороны таких государств, как США и страны Европы — они вводят против всех санкции, против нас больше, чем против всех остальных вместе взятых, — это не что иное, как нарушение международного права, потому что санкции являются легитимными, только если они вводятся по решению Совета Безопасности ООН. Действия, которые предпринимались этим коллективным Западом за последние десятилетия, приводили к эрозии роли ООН, но организация остается единственным международным институтом, который должен и может играть такую стабилизирующую, балансирующую, уравновешивающую роль в международных делах, и собственно центральную роль. Это наш подход, его разделяют многие страны.

Другое дело, что целый ряд государств, будь то государства Африки или других континентов, выступают за большее право голоса и в коллективных органах, и в Совете Безопасности. И это все вопросы, которые рано или поздно встанут во весь рост на повестку дня.

— Мы наблюдаем тектонические изменения и в финансово-экономической глобальной системе, постепенный отказ от резервных валют, к примеру, от доллара. Готова ли Россия инициировать новое соглашение, которое заменит то, что сделало доллар ключевой валютой мира?

— Думаю, теоретически Россия готова это сделать уже сейчас, но у нас не будет шанса преуспеть. Нам нужно время. Процесс дедолларизации сейчас идет. Но почему он пошел? Потому что эмитент доллара стал подрывать доверие к нему как к основной резервной валюте. Конечно же, страны озаботились и начали постепенно прорабатывать новые варианты осуществления своих платежей, стали больше опираться на свои национальные валюты.

У нас было очень много наработок. Пускай пока объем этих платежей очень маленький по сравнению с общим мировым долларовым оборотом, но мы видим, что всё больше и больше стран переходят на расчет в национальных валютах, причем не только с нами, но и друг с другом. Этот процесс уже тоже необратим, если доверие к резервной валюте пошатнулось однажды, то потом ее не удержишь.

— Отношения с Китаем — новая ось координат? Или это только две точки в новой оси координат?

— Мы же с вами как раз и говорим, и президент говорит, что никакой новой оси координат быть не должно. Должно быть много осей, и каждая из них должна соответствовать интересам тех стран, которые ее формируют. Это должна быть многополярная система, где ничьи интересы не ущемляются.

Отношения Москвы и Пекина особые. Они очень многоформатные. Во-первых, они, по нашим меркам, огромны по своим объемам, если брать торгово-экономическое сотрудничество. Мы, наверное, уже вышли за $200 млрд. Они имеют неисчерпаемый потенциал для дальнейшего увеличения этой цифры, для расширения областей взаимодействия. Даже несмотря на то, что мы все-таки несем определенные издержки во взаимных отношениях из-за санкций.

Помимо торгово-экономического взаимодействия эти отношения носят стратегический характер, потому что наши интересы и мировоззрения во многом совпадают или вообще идентичны. И это очень важно.

— Примерно половина из 12 пунктов мирного плана Китая полностью повторяет инициативы Москвы, которые были отправлены Западу и которые были проигнорированы. Почему Пекин их выдвинул, прекрасно понимая, что получит отказ?

— Во-первых, Китай — это огромная, мощнейшая страна, интересы которой игнорировать не может позволить себе ни один игрок на международной арене. Китай — это страна, голос которой так или иначе слышим во всех международных делах и проблемах. Конечно, этот голос должен был прозвучать и в плане того, чтобы обозначить их подходы в украинских делах. Это произошло. Китай озвучил свой голос. Любая попытка сформулировать тезисы для выхода на мирные рельсы урегулирования проблемы приветствуется, но, конечно же, важны нюансы. Но то положение дел, которое сейчас есть, прежде всего, конечно, в Киеве, пока не дает нам возможности рассчитывать на то, что появится обстановка для обсуждения нюансов. Поэтому СВО продолжается до достижения цели.

— Многие обратили внимание на переговоры Путина и Лукашенко накануне послания. Это породило множество слухов о неизбежном объединении России и Белоруссии в единое государство, а некоторые вообще начали рассуждать по поводу создания СССР 2.0. Это реально?

— Путин: «тот, кто не жалеет о Советском Союзе, не имеет сердца. Тот, кто желает воссоздания Советского Союза, не имеет мозгов». Мне кажется, что это самое исчерпывающее, наверное, пояснение возможного отношения к тем, кто говорит о воссоздании СССР. Это невозможно.

Другое дело, что существуют современные формы интеграции. Они разновекторные и разноскоростные. Они существуют в интересах стран-участниц. Самая продвинутая и быстрая интеграционная форма на пространстве бывшего СССР — это Союзное государство Россия – Беларусь.

У нас были в недавней истории пробуксовки с исполнением Союзного договора, но затем были выработаны национальные программы, которые стали реализовываться с высокой динамикой. Это абсолютно соответствует интересам народов наших двух стран. Об этом говорили и Путин, и Лукашенко. Интеграционный процесс идет своим чередом. Очень много уже позитивных шагов сделано. Очень много достижений. Когда будет Высший Госсовет, мы о них услышим из уст двух президентов. Но это никоим образом не возвращение к Советскому Союзу и не попытка его воссоздания.

— Позиция Кремля — эволюция, не революция. Без резких скачков и неожиданных решений, это так?

— Это основа подхода Путина на протяжении 20 лет, которые он во власти. И этот подход показал свою надежность, продуманность, мудрость и политическое видение будущего.

— Но есть ли сейчас у нас время на поступательный путь развития, если мы говорим о внутренней ситуации?

— Почему его нет? Мы слышим опять же Путина. Он сейчас говорит, и в послании говорил о повестке дня, о развитии. Это было послание про развитие. Да, это развитие уже с новым мировоззрением в отношении международных дел, с новым понимаем сущности международных экономических отношений, с новым пониманием надежности наших международных контрагентов и с большей опорой на внутренние силы. Но это повестка на развитие. Ведь да, мы припали там чуть больше, чем на 2% в экономическом плане в прошлом году.

— Это гораздо лучше, чем могло бы быть.

— Это гораздо лучше, чем мы сами думали. Это ли не говорит об эффективности мер, которые принимают президент и правительство?

Более того, сейчас уже с уверенностью утверждается, что в следующем и в 2025 годах мы выходим на траекторию роста. Пускай в некоторых отраслях у нас по-прежнему будут ямы определенные. И из-за санкций это доставляет нам определенную головную боль, но в целом это будет траектория роста.

— На реализацию решений послания, по оценкам журналистов, потребуется 400–500 млрд рублей, а раньше речь шла о триллионах. Очень скромно, так ли это?

— Я думаю, что если в абсолютном выражении смотреть стоимостное выражение тех поручений, которые были даны в послании, — может быть, это не самая большая сумма. Но здесь важно другое, важно не рассматривать это вне тех инициатив, с которыми выступил президент хотя бы за последний год. И вот там мы увидим гораздо большие объемы — и поддержка производства, поддержка со стороны правительства, это и пусть модифицированные, но все наши национальные цели развития. Ковид плюс страшный санкционный удар, который последовал после начала СВО. Мы не обрушились. Все было самортизировано мастерски — так, что, по сути, никто ничего не почувствовал.

— Долгое время одна из ключевых проблем — кризис взаимного доверия между социумом и властью. Сейчас все получили невероятный кредит доверия — и власть, и общество, что показывают последние события. А есть ли риски растерять этот кредит? И что поможет его сохранить?

— Здесь важно говорить об уровне поддержки Путина российским обществом. Мы видим, что на протяжении года этот уровень поддержки фактически не меняется. Подавляющее большинство российского общества полностью поддерживает президента. И полностью поддерживает цели, которые заявлены СВО. Подавляющее большинство нашего населения поддерживает экономический курс развития с опорой на собственные силы. И, наверное, это залог того, что мы будем сохранять этот тонкий баланс доверия.

Второе: общество действительно консолидировано перед лицом новой агрессивной конфронтации с коллективным Западом, с которой мы столкнулись. И уровень чрезвычайно высок. Общество абсолютно монолитно в своих суждениях, подходах и видении происходящего. Общество формирует единый подход к тем, кто делает какие-то ошибки, к тем, кто становится предателем. Об этом тоже говорит Путин — что мы не будем никого наказывать. Им самим жить с тем, что уже осудило наше общество. Поэтому мне кажется, что это те факторы, которые автоматом позволяют нашему обществу сохранять все эти тонкие балансы.

— Но при этом есть и устаревшие механизмы? Не зря же Путин создает координационный совет по СВО с участием военкоров и других, который обращает внимание на все проблемы и промашки. Недавно эта рабочая группа подготовила новый доклад. Он изучен в Кремле?

— Безусловно, это всё изучается. Путин всегда получает информацию из многих источников по одной и той же проблеме. И по линии министерств, и по линии служб, и по линии СМИ, и по линии общественных организаций, и по множеству других линий, о которых вы даже себе не представляете. И поэтому действительно, каждый раз он обладает полной палитрой мнений. Она еще более актуальна и важна в ходе СВО. Вы правильно заметили, Путин задействует множественные инструменты для получения информации, что называется, с поля.

— Мы в публичной сфере всё чаще видим дискуссии по поводу вооруженных сил. И в эту же плоскость переносятся споры участников СВО. Следят ли за этой дискуссией в Кремле и какова реакция на эти споры?

— Ну, разумеется, здесь в Кремле пытаются следить за всеми дискуссиями во всех областях. Конечно, СВО — это тот процесс, который не может не волновать всех в нашем обществе, который нельзя воспринимать спокойно. Это вызывает огромный накал эмоций, страстей. В конце концов это процесс, где подвергаются опасности жизни наших сограждан, бойцов, героев. И конечно люди не могут оставаться к этому индифферентны. Они горячо спорят, обсуждают. Это неизбежный процесс. Что касается развития вооруженных сил, это прерогатива нашего оборонного ведомства — выдвигать инициативы, чтобы они потом рассматривались Верховным главнокомандующим.

— По-вашему, можно ли ждать, что будут приняты какие-то решения с точки зрения управления вооруженными силами на основе полученного в ходе СВО опыта?

— СВО — это, конечно, операция, которую потом еще долгие годы предстоит изучать. И с точки зрения военной науки, и в прикладном плане, и для дальнейшего совершенствования наших вооруженных сил, поэтому предстоит огромная работа по изучению СВО.

— Путин последнее время очень часто говорит о необходимости не делать разницы между всеми участниками СВО. На недавней встрече с уполномоченной по правам ребенка Марией Львовой-Беловой он сообщил, что власть рассматривает вопрос о соцгарантиях для бойцов ЧВК наряду со всеми остальными. Это действительно может произойти? Когда?

— Путин действительно сказал, что этот вопрос рассматривается. Мы исходим из того, что в ближайшем будущем те или иные решения на этот счет будут приниматься. Мы все с вами слышали слова Путина. Он не назвал многие подразделения, которые героически сражаются на фронте, но он сказал, что выражает благодарность всем. Мы с вами знаем по той информации, которую мы получаем и от военных корреспондентов, и от свидетелей, и от участников, что абсолютно все подразделения проявляют массовый героизм, выполняя те задачи, которые перед ними ставятся в СВО. Это относится и к ЧВК.

— Невероятное число молодых людей уехало. Должно ли государство что-то сделать, чтобы они вернулись? Есть ли способы их включить в кредит доверия?

— Мы с вами как раз говорили о тех огромных суммах, которые потрачены на поддержку высокотехнологичных отраслей промышленности, инновационных областей. Мы с вами говорили о траектории развития экономики. Россия будет становиться привлекательной, и люди начнут возвращаться обратно.

— Владимир Путин уже решил участвовать в выборах? И если еще нет, когда стоит ожидать этого решения?

— Есть решение о том, что выборы будут. В условиях СВО ставились под вопрос перспективы проведения выборов — и сентябрьских, и потом президентских. Но мы услышали в послании, что эти и другие должны быть. Что это неотъемлемая часть процесса развития нашего общества и политической системы.

Ближе к концу, к середине второй половины текущего года мы с вами так или иначе будем вступать в электоральный сезон. Пока никаких предвыборных или электоральных настроений нет — у Путина дел много. Ему сейчас точно не до этого.

Мы не слышали от него пока никаких заявлений, где бы он говорил о выставлении или невыставлении своей кандидатуры. То есть пока еще чуть-чуть преждевременно. Просто нужно набраться терпения.