Крупные успехи в разработке искусственного интеллекта и зеленой энергетики создали ощущение быстрого технического прогресса, который должен преодолеть глобальный кризис производительности труда в 2010-х, ставший одной из причин многолетней стагнации мировой экономики. Но не всё так просто: статистические данные показывают, что избавиться от тренда на слабый рост производительности не получается, несмотря на короткий взлет после эпидемии. О том, почему низкая производительность является главной долгосрочной проблемой экономики во всем мире и что происходит с ней в России, — в материале «Известий».
Условие успехаВ сколько-нибудь долгосрочной перспективе только производительность труда является железным условием интенсивного экономического роста. ВВП может расти за счет численности населения, но при прочих равных этот прирост отражается только на общем объеме экономики, а не ВВП на душу. Можно заставлять людей трудиться больше или вовлекать в рабочую силу больший процент населения (например, женщин или пенсионеров), но это возможно только до некоторого предела, равно как и увеличивать потребление за счет роста бюджетных выплат или уровня закредитованности. Лишь рост производительности позволяет увеличивать размеры экономического «пирога», который потом делится между всеми гражданами страны.
В особенности это касается совокупной факторной производительности (TFP), которая представляет собой остаток после вычета из суммарного показателя производительности факторов труда и капитала. Данный показатель ввел в оборот нобелевский лауреат Роберт Солоу, который скончался в минувшем декабре. По сути, TFP представляет собой единственное объективное мерило технического прогресса, по крайней мере, той его части, что применима к экономической деятельности. Стремительный рост производительности стартовал в середине XIX века на фоне разворачивающейся промышленной революции. Сначала он затронул наиболее развитые страны и регионы, а затем охватил большую часть мира.
Исторические данные показывают, что наиболее быстрыми темпы роста производительности были на протяжении XX века — с 1920-х по 1970-е годы. Это было связано с широким внедрением в передовых странах таких более ранних изобретений, как двигатель внутреннего сгорания, электричество, и их многочисленных производных. В США, которые большую часть прошлого века стояли на острие технического прогресса, средний рост производительности труда с конца Второй мировой и до нефтяного кризиса 1973 года составлял 2,5% ежегодно. В Западной Европе и СССР того же времени он был даже выше (до 5%), что, впрочем, объяснялось эффектом более низкой базы.
После замедления темпов в 1970–1980-е в 1990-е производительность вновь ускорилась, чему главным образом поспособствовала уже третья по счету промышленная революция — на этот раз связанная с полупроводниками, телекоммуникациями и информационными технологиями. Кроме того, немалую выгоду удалось извлечь и из глобализации, когда наименее производительные предприятия выносились в страны с меньшими издержками на рабочую силу. Лидером среди развитых стран стали в этот период США, где производительность труда в 1995–2004 годах росла со скоростью 2,3% в год. Несколько более скромные темпы демонстрировали страны ЕС (1–1,5% в среднем в год), за исключением Финляндии.
Среди развивающихся государств Китай на рубеже веков выделялся не только ростом ВВП как таковым, но и улучшением производительности. В 1990–1999-м подъем КНР по этому показателю составлял в среднем около 7% в год, а на отрезке 2000–2009-го ускорился до впечатляющих 9,3% в год. Нечто подобное в послевоенной истории демонстрировала только Япония в 1950–1960 годы. Для России 1990-е были тяжелыми во всех смыслах, и производительность труда значительно упала из-за краха многих относительно сложных предприятий и ухода огромных масс людей в слабоавтоматизированный, по сути, «гаражный» сектор. С 1999 года начался стремительный восстановительный рост: в следующие 10 лет производительность росла в среднем на 6% в год, в итоге к концу 2000-х заметно перекрыв позднесоветские показатели.
Потолок научно-технического развитияНо к середине 2000-х годов темпы роста производительности в развитом мире уперлись в потолок. Иногда это связывают с глобальным финансовым кризисом 2008 года, но в действительности процесс начался раньше. В период 2005–2014 годов темпы роста производительности в развитых странах (лидерах группы ОЭСР) рухнули почти в три раза. В США она составляла 0,9% в год, в скандинавских странах — 0,2–0,4%, а в Италии замедлилась до 0,1%. В 2015–2019 годах ситуация не улучшилась, а кое-где и ухудшилась. В Великобритании, к примеру, производительность в период с 2007 по 2019 год не изменилась (почти исключительный случай для любой страны без крупных потрясений), а в Италии и вовсе уменьшилась.
Такое резкое падение роста производительности озадачило экономистов, и они попытались объяснить его самыми разными способами — от снижения инвестиций до режима низких ставок, спровоцировавшего неэффективное распределение капитала и обеспечившего выживание «плохих» фирм, мало заботившихся о развитии инноваций. Более глубокое объяснение происходящего было предложено историком экономики Робертом Гордоном, рассматривавшим конкретно американский случай (что довольно релевантно, поскольку почти весь XX век и начало XXI века Америка была страной, внедрявшей разнообразные инновации в числе первых и одновременно почти не страдавшей от крупных потрясений вроде революций и войн на своей территории). По его мнению, производительность просела из-за технологического застоя. Период после 2008 года оказался скуп на крупные научно-технические прорывы, которые могли быть внедрены в экономику. Это хорошо коррелирует с показателями TFP для тех же США, которые в 2010-е росли в среднем на 0,5% в год — самый низкий показатель за последние 150 лет.
В Европе TFP в некоторых странах ушел в отрицательные зоны. И особенно любопытно, что замедление роста данного показателя произошло и в Китае, где в 2010–2019-м он составил всего 1,1% в год против 3,1% в предыдущее десятилетие.
2020-е стартовали с пандемии, что крайне неблагоприятно сказалось как на экономическом росте в целом, так и на производительности. В США с конца 2019-го по середину 2023 года она росла в среднем на 1,2% в год, что чуть лучше, чем в 2010-е, но значительно ниже предыдущих десятилетий. Схожие проблемы наблюдались и по всему остальному развитому миру: в Германии, к примеру, производительность ушла в отрицательную зону с середины 2022 года, и с тех пор так и не вернулась к росту.
2023 год ознаменовался крупными успехами в развитии искусственного интеллекта, внедрение которого в широкую экономику происходит семимильными шагами. Вкупе с пересмотренными после пандемии бизнес-практиками (внедрение удаленной работы, автоматизация процессов и т.д.) это позволило надеяться на определенный прорыв в производительности. Последние данные как будто бы подтверждают такие надежды: в III квартале показатель вырос на 4,7% в годовом исчислении — хороший уровень второй квартал подряд. За вычетом ситуаций с выходом из рецессии это самый большой скачок с 2003 года. Означает ли это начало долгосрочного тренда? Схожих цифр нет в других развитых экономиках. Кроме того, пока мы видим только первые эксперименты в применении ИИ в разных секторах экономики. В любом случае нужно подождать как минимум год-два, прежде чем делать какие-то серьезные выводы.
Всё висит на инвестицияхДля России сейчас проблема производительности является одной из самых острых. Исключительно высокая степень занятости даже по нашим меркам (в России уровень безработицы, как правило, весьма низок в сравнении с большинством стран мира), отсутствие значимых резервов рабочей силы не позволяют развивать экономику какими-то иными способами, кроме как повышением производительности. В 2022 году она упала на 3,6%, что главным образом связано с шоковым эффектом рецессии, санкций и ограничения доступа на внешние рынки. В 2023 году мы почти наверняка увидим отскок, поскольку экономика адаптируется к новым условиям. По тому, удастся ли компенсировать этот провал и вернуться к докризисным показателям, можно будет судить об успешности этих усилий — в долгосрочном плане это важнее, чем «голые» цифры роста ВВП.
На 2021 год производительность труда в России уступала показателям Франции и Германии примерно в два раза, США — в 2,3 раза, если пересчитывать по паритету покупательной способности (широко используемые показатели разницы с западными странами в 3–5 раз не совсем корректны, поскольку используют текущие валютные курсы, которые могут быть весьма волатильными и не учитывают отличия в ценах). Эта разница значительна, и текущие темпы роста в России не позволяют существенно компенсировать отставание.
Ключевым фактором здесь может стать техническое перевооружение предприятий. Российская экономика довольно разнородна: в одних сферах она является передовой и высокоэффективной даже по самым строгим мировым меркам, в других — тяжело отстающей. Повышение квалификации рабочей силы здесь не менее важно. Что касается роста уровня зарплат, на который часто жалуются некоторые экономисты, то он не является таким уж необоснованным. По среднему уровню реальных доходов (с поправкой на ППС) Россия более чем в два раза отстает от ведущих европейских стран.
Таким образом, есть потенциал дополнительного увеличения реальных зарплат на 15–20% без ущерба для экономического развития. И это если не брать в расчет, что более низкая производительность в РФ компенсируется намного большим суммарным рабочим временем. Россияне в среднем работают на 200 часов больше, чем итальянцы, на 400 — чем французы и на 500 — чем немцы. При подсчете производительности на одного человека без учета числа рабочих часов разница между РФ и европейскими странами будет намного больше. Очевидно, что рост производительности и рост доходов населения должны в нашем случае идти рука об руку.
