«Я всегда считал Эйзенштейна схоластиком»

Самый известный и читаемый критик нулевых, автор тысяч рецензий и нескольких энциклопедий, кинокритик Сергей Кудрявцев в 65 лет выпустил свой первый фильм — провокационный, сугубо авторский и ни на что не похожий. Название «…и будет дочь» словно продолжает заголовок фильма 1942 года «Был отец» японского классика Ясудзиро Одзу, а весь сюжет помещается в несколько слов: девушка-киноманка узнает, что у нее умер отец, и переживает в связи с этим глубочайший личностный кризис, воплощенный в воспоминаниях и снах. Накануне московской премьеры фильма Сергей Кудрявцев объяснил «Известиям», как эта картина связана с его далеким прошлым, почему в эпиграфе упомянут Марлен Хуциев и как отреагировала на «Дочь» российская киноиндустрия.

— Со стороны ваша карьера — сплошная загадка. Вы были самым популярным критиком в стране и вдруг в середине нулевых ушли в «затвор», перестали работать в СМИ, занялись изданием своих книг, а потом стали режиссером. Как так получилось?

— Ну какой же «затвор» — я ведь не перестал писать в интернете! Сначала я единолично вел сайт по кино на сервере «Кирилл и Мефодий» — аж с 1999 года, даже получил за это первую в истории Гильдии киноведов и кинокритиков премию за интернет-критику. В 2006 году я завел ЖЖ, потом пришел в «ВКонтакте» и «Фейсбук». И на этих трех площадках продолжаю писать до сих пор. Еще я пять лет писал тексты для одного онлайн-кинотеатра, но сейчас решил с ним попрощаться.

— Просто большинство критиков привязаны к конкретным изданиям, а вы — уже давно нет.

— А я всегда был сам по себе. Так больше свободы, что ли. В 1992–1996 годах я работал в «Коммерсанте», и это был полезный опыт. Я там приучился к тому, что нужно успевать к дедлайну при любых условиях, болен ты или здоров. И при этом текст должен удовлетворять ряду требований. Для автора дисциплина вообще очень важна. После этого я стал писать рецензии за полтора часа — набил руку.

— И уже много лет вы пишете рецензии, которые вам заказывают напрямую ваши читатели, минуя издания! Такого, пожалуй, больше никто не делает в России.

— Когда меня уволили из «Кирилла и Мефодия», читатели, которые с момента выхода моей первой книги «500 фильмов» в 1991 году следили за моими текстами, стали меня уговаривать прийти в интернет. Я пришел в интернет. Тогда они же стали уговаривать собрать все мои рецензии, включая «500 фильмов», и выпустить еще одну книгу, «3500». И деньги на издание этой книги они мне стали присылать сами. Недавно узнал, что в «Википедии» я значусь как родоначальник краудфандинга в России, это было в 2007 году. Потом я издал персональную киноэнциклопедию «Почти сорок четыре тысячи» — там тоже почти все деньги читательские. И на оба фильма (второй уже снят) они же деньги присылали. Они мне заказывают не только рецензии, а иногда платят за то, чтобы я посмотрел фильм и просто поставил ему оценку! Без текста.

— И писать по таким заказам удобнее, чем для изданий?

— Изданиям же интереснее новые фильмы, и мне среди них всё труднее отыскивать те, о которых хочется писать. А читатели чаще заказывают рецензии на старые картины. Благодаря этому я самообразовываюсь, потому что считаю, что плохо знаю старое кино. Я действительно так считаю, хотя сам полвека пишу о кино (смеется). У меня есть существенные пробелы.

— Как психологически отличается такая работа от сотрудничества с изданиями?

— А нет никакой разницы. Если мне фильм не нравится или не интересен, я просто не буду о нем писать. И денег не возьму. Но часто предлагаю заменить фильм на другой, и обычно мне идут навстречу. Но вообще, мне не важно, для кого я пишу. Могу сказать, что за полвека работы у меня нет рецензий, где я бы покривил душой.

— Еще одна ваша уникальная черта — вы смотрите все фильмы режиссера, чтобы написать рецензию на один из них.

— Это меня иногда губит. 37 фильмов Клода Лелуша ради одного текста — это тяжело. Наверное, я делаю это отчасти из-за киноманской жадности. Но, как пошутил про меня однажды один кинокритик, «Кудрявцев, в отличие от всех нас, действительно любит кино». Иногда интересно находить любопытные моменты и детали даже в очень плохих фильмах.

— Но ведь работа над текстом так растягивается на недели!

— К сожалению. Зато когда еще представится возможность посмотреть 75 невиденных фильмов Годара? Кроме того, еще с ВГИКовских времен я считаю, что нельзя писать рецензию на произведение автора, не имея в виду контекст его творчества. Никогда не знаешь, какие подсказки и где ты найдешь. Я это сам уже понял, когда стал режиссером. Например, некоторые зрители моих фильмов указали на влияние Бергмана. Я пересмотрел и понял, что действительно есть, но когда я снимал, то точно не задумывался об этом.

— Дебютировать в кино после 60 — редкость. Когда вы поняли, что пора снимать кино?

— Всю жизнь я был уверен, что ни за что и никогда не буду режиссером. Потому что там надо быть лидером, надо собирать команду, руководить. Кинокритик — профессия одиночки. Самым большим мучением в «Коммерсанте» для меня было то, что приходилось сидеть в офисе рядом с другими людьми. Я давно не переношу просмотры фильмов в залах, потому что меня раздражает любая публика. Лучше дома.

Кинокритика — это трактовка чужих произведений. Ее нельзя назвать в достаточной мере авторской, хотя есть исключения и в России, и за рубежом. Но фильм позволяет куда более широко выразить себя, чем рецензия. Поэтому мне всегда были непонятны критики, которые приходят в кино, чтобы снимать жанровые фильмы. Во Франции было целое поколение критиков, ставших режиссерами и создавших «новую волну», и в их работах, особенно ранних, чувствуется, что они — критики, что они хорошо знают кино и цитируют его. А сегодня очень часто я смотрю фильмы бывших коллег и не вижу там их индивидуальности. Зачем было делать кино, похожее на других? Уж если ты решил дебютировать в режиссуре, надо там выражать свой личный взгляд на… Да на всё! На суть бытия!

У меня всё началось так. Одна актриса меня настолько вдохновила, что мне захотелось написать для нее сценарий короткометражки. И осенью 2011 года я сделал это, на основе одного рассказа из русской классики. Потом расширил его до полного метра, и этот сценарий в итоге лег в основу моего второго фильма, «Любовь зимой». Хотели снимать летом, но из-за занятости оператора перенесли на зиму.

— А как же «…и будет дочь»?

— Когда я показывал первый сценарий, мне сказали, что лучше бы всё же начать с короткометражки, а потом бросаться в полный метр.

—Кто сказал? Продюсеры? Студии?

— Да нет, какие продюсеры! К ним бесполезно даже соваться с авторскими произведениями. Знакомые сказали. В общем, я поработал креативным продюсером на паре проектов — они еще не вышли, но выйдут. Посмотрел, как Арсений Гончуков, которому я немного помог, снимает кино без денег, и понял, что нужно двигаться вперед. Моя героиня в фильме говорит: «Кино — как наркотик, правда, я не пробовала настоящих». Но я пришел к выводу, что смотреть кино — это легкий наркотик, снимать — тяжелый. Затягивает так, что начинает сниться и преследовать.

— В общем, вам советовали снять короткометражку, а вы вместо этого выпускаете полный метр, да еще и сделанный как пазл. Ваш фильм — как бы продолжение гениальной картины Ясудзиро Одзу «Был отец» 1942 года, который мало кто видел, но который, как мне кажется, является необходимым «ключом» для понимания вашей довольно необычной картины.

— Нет, ни в коем случае это не продолжение. У меня даже в титрах упомянуто, что первый вариант сценария был написан в 1977 году, когда я сочинял курсовую работу про творчество Марлена Хуциева. Сценарий я не дописал, но уже теперь, разговаривая на съемках с актрисами, я вдруг понял, что их зовут — одну Леной, в честь героини «Июльского дождя», а другую Аней, как героиню «Мне двадцать лет». Поэтому и посвящение в титрах у меня стоит трем режиссерам — Хуциеву, Одзу и Тарковскому.

— Да, это посвящение трем «ангелам» из «Неба над Берлином» Вима Вендерса, только Трюффо вы заменили Хуциевым. Почему?

— Для меня Хуциев неизмеримо ближе, чем Трюффо. Когда мы начинали снимать, Марлен Мартынович еще был жив, и я всё думал, как сформулировать посвящение, если два режиссера умерли, а один — с нами. Но через два месяца после съемок Хуциев умер, и можно было с полным правом писать всех троих через запятую и посвящать фильм им и всем, «кого мы лично потеряли». Одна сцена целиком взята из моего детства. А еще одна была придумана в 1977 году и предсказала мою собственную ситуацию в жизни. У меня героиня не может улететь на похороны отца из-за плохой погоды, и в 1983 году со мной случилось точно то же.

— Это и был сюжет короткометражки, которую вы решили снимать как дебют?

— Я взял несколько сцен. И снял короткометражку. А когда мы ее смонтировали, получилось 52 минуты, и мы решили придумать и снять еще несколько сцен, до 70 минут. Ну, какая там связь с фильмом «Был отец»? У Одзу сын теряет отца в финале, у меня дочь теряет отца в начале. В своем камео я рассказываю о фильме «Был отец». Но общего у фильмов на самом деле — ситуация опустевшего пространства. У Одзу есть очень выразительный кадр опустевшей комнаты, там никого нет. Такой кадр есть и в моем фильме, это цитата.

— Как снимать кино, где вся команда работает бесплатно?

— Единственная трудность — составить такой вызывной лист, чтобы утрясти графики всех членов команды и артистов. Кстати, главные роли в фильме сыграли мои студентки, с Еленой Плужниковой мы сделали уже две картины, будем делать и третью.

— Как думаете, аудитория понимает ваш фильм?

— Как ни странно, почти нет спокойного приема, всегда либо восторг, либо полное неприятие. А хуже всего «…и будет дочь» принимают кинематографисты. Мне кажется, из-за профессиональной деформации. Они относятся к нему с точки зрения поточного производства. А ведь это независимое авторское кино.

— Даже партизанское!

— Когда мы снимали в аэропорту «Домодедово», оно было точно партизанским. Оператор взял камеру, его страховали двое людей по бокам, и он снимал с рук. А мне теперь говорят, что всё это не красиво, не вычищено, выглядит недостаточно отшлифованно. Но ведь треть фильма снята «трясущейся» субъективной камерой, передающей внутреннее состояние героини! Какая тут вылизанность может быть? А лучше всего, по моим наблюдениям, воспринимают этот фильм обычные зрители, не киноманы, особенно женщины. Картина по сюжету простая, незамысловатая, но когда я сам начинаю в ней копаться, убеждаюсь, что там лежат смыслы, о которых я не подозревал. Я всегда считал Эйзенштейна схоластиком за то, что он по кадрам разбирал свои же фильмы, препарировал. А теперь, когда я сам составлял монтажный лист для получения прокатного удостоверения, я понял, как это полезно. Лучше понимаешь смысл созданного.

— Вы сказали, что ваш фильм многим не нравится. А что с фестивалями?

— Моя работа не вписывается в тренд российских фильмов, которые интересны зарубежным фестивалям. Хотя я «Дочь» отправил везде, потратил на это много денег и сил. Но его показали на МКФ «Зеркало», где его не оценили ни международное жюри, ни молодежное. И пригласили на фестиваль в Литве, но он не состоялся из-за пандемии. У меня уже даже появился интерес — попасть в книгу рекордов Гиннесса по количеству фестивалей, которые отвергли мой фильм. «Любительское видео, подражающее Одзу, и место ему — только на YouTube», — так написали в одном издании. Лично мне многие ведущие критики прислали хорошие отзывы, я некоторые опубликовал, не называя фамилии, но ни одной рецензии не вышло.

— Как думаете, почему?

— Я всегда был сам по себе, не входил ни в кланы, ни в компании. Странно было бы теперь писать о моем фильме. А от нескольких крупных кинематографистов, которым я послал фильм, в ответ — полное молчание. И это самое обидное. Онлайн-кинотеатры фильм не покупают, потому что у него нет рекламы. Но я сейчас веду переговоры с одним телеканалом. Как только там покажут фильм, он сразу окажется у «пиратов», тогда все его и увидят. Его ждут, меня постоянно атакуют с просьбами выложить куда-нибудь в онлайне, так что я в этом смысле спокоен. А на деньги за показ на телеканале я сниму еще один фильм.