Волшебник страны Оз получает советское гражданство, Умберто Эко высмеивает оккультистов, а Андрей Тарковский рассказывает про свои злоключения. Книжные новинки этого месяца причудливо соединяют биографические, научные и художественные мотивы. «Известия» искали истину между строк.
«Мартиролог»Андрей Тарковский
Переиздание дневников Андрея Тарковского — событие уже хотя бы потому, что прошлый выпуск, 2008 года, давно стал библиофильской редкостью и найти в обычной продаже его невозможно. Новая книга сохраняет оформление суперобложки (коллаж был выполнен самим Тарковским, и при первом взгляде на изображение даже сложно поверить, что это его рук дело, а не Сергея Параджанова), остались и иллюстративные материалы внутри, в том числе множество рисунков автора. Но текст исправлен и дополнен в точном соответствии с рукописью, да и физический облик заслуживает похвал: издание на мелованной бумаге просто приятно брать в руки. Никаких следов экономии, которая была бы вполне объяснима в этом году, не заметно.
Впрочем, всё это, в конечном счете, вторично. Куда важнее — сама возможность уже новым поколениям обратиться к этому бесценному и, признаем, увлекательному документу, «зеркалу», в котором гений во всей своей противоречивости отражается на фоне эпохи. Тарковский вел дневники с 1970 года, когда он создавал «Солярис», и до самой смерти в 1986-м. Идеи о новых фильмах (в том числе нереализованных — их было очень много) здесь чередуются со списком дел в деревенском доме, краткими, но красноречивыми фразами о родных и описаниями бесконечных сражений с киноначальством, не желающим отправлять на фестивали и достойно выпускать в прокат снятые фильмы, отклоняющим заявки на новые и ставящим режиссеру палки в колеса. Тарковский недаром назвал свои записи мартирологом, то есть хроникой мучений: сквозная тема здесь — преодоление. В том числе, себя и своей болезни, вопреки которой создавалось «Жертвоприношение».
В общем, ценителям творчества Тарковского пройти мимо этого текста нельзя. Для остальных же это напоминание, что гении живут среди нас такой же жизнью, решают те же бытовые проблемы, но даже в сложнейших условиях умудряются творить.
«2666»Роберто Боланьо
Среди прочего, роман классика Роберто Боланьо помогает хорошо сэкономить. Вместо пяти книг можно купить один его 900-страничный талмуд «2666», который, в общем, и представляет собой пять не связанных сюжетно частей, объединенных некоторыми персонажами, а также вымышленным мексиканским городом Санта-Тереса, местом действия почти всех историй. Загадочный роман (даже название его никак не расшифровывается) был опубликован посмертно и немедленно стал сенсацией, вошел во все списки самых важных испаноязычных книг — если не в истории, то в XXI веке точно. И вот, наконец, почти 20 лет спустя, он добрался и до русского читателя, которому, наверное, будет особенно интересен. Во сне одному из героев тут является сам Борис Ельцин — в качестве «последнего философа коммунизма». В другом месте биография вымышленного писателя встроена в контекст советской довоенной литературы — звучат имена Бабеля и Платонова.
Атмосферная проза балансирует между откровенной психоделикой (границы реальности периодически размываются), сатирой и жестким триллером — один из «подроманов» рассказывает о волне убийств женщин в захолустном городке. Эти события имеют под собой реальную основу — из-за бездействия властей «феминицид» в мексиканском Сьюдад-Хуаресе в 1990-е унес более 300 жизней, а личность большинства преступников так и не была установлена. Текст открыт к самым широким интерпретациям — его можно воспринимать, например, и как энциклопедию мотивов, тем, тропов испаноязычной литературы, своего рода предварительное подведение итогов и демонстрацию возможностей магического реализма органично сочетаться с актуальной общественно-политической повесткой.
«Страна Оз за железным занавесом»Эрика Хабер
Не секрет, что добрая половина золотого фонда советской детской литературы — это вольные переводы иностранной классики. Так, «Буратино» Алексея Толстого основан на сказке «Пиноккио» итальянца Карло Коллоди, доктор Айболит Корнея Чуковского — прямой родственник доктора Дулиттла британца Хью Лофтинга, а Незнайку, которого мы все знаем благодаря Николаю Носову, всё же первым придумал канадец Палмер Кокс. Такие систематические адаптации — сама по себе отличная тема для исследования. И профессор Сиракузского университета Эрика Хабер попутно объясняет этот феномен (если кратко — зарубежный первоисточник помогал обойти ограничения соцреализма). Но прежде всего ее интересует один конкретный пример советского культурного импорта — повесть «Удивительный волшебник страны Оз» американца Лаймена Фрэнка Баума. В сталинские годы ее перевел на русский язык, а точнее, фактически переписал заново и издал под заглавием «Волшебник Изумрудного города» Александр Волков.
Оба автора — равнозначные герои книги. И, оказывается, в их судьбе довольно много общего, даже на уровне биографических зигзагов и увлечений. Например, и Волков, и Баум в свободное время мастерили мебель. Оба были полны самых разнообразных планов — но читатели ждали от них только продолжения самого успешного цикла. Оба считаются пионерами современной волшебной сказки — жанра, который в разные периоды подвергали жесткой критике что в США, что в СССР, причем по сходным причинам: как политически и педагогически вредный. Доходило до курьезов — в годы борьбы с космополитизмом Волкову припоминали американское происхождение героев, а ранее в книгах Баума американские критики находили сочувствие коммунистическим идеям.
Хабер подробно рассказывает биографии писателей и первых иллюстраторов, восстанавливает культурный контекст и историю изданий, упоминает и про публикации Волкова в Америке — его версия истории и там нашла своих фанатов.
«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века»Павел Носачев
В любом книжном магазине легко найти полку, а то и стеллаж, посвященный эзотерике, не говоря уже о том, что книги, проходящие по этому разряду, инкогнито пробираются в другие разделы, вроде «Философии» или «Религии». Скепсис серьезных ученых, а также пастырей, кажется, лишь подогревает интерес к «запретному» знанию. Исследование Павла Носачева, профессора Школы философии и культурологии НИУ ВШЭ, среди прочего ищет ответы и на этот на вопрос — чем же так манит эзотерическая «наука» широкого читателя. Хотя формально 500-страничный том посвящен более спокойной, вполне академической теме, а именно — историографии. Здесь подробно рассказывается о подходах, которые исповедуют серьезные исследователи западного эзотеризма, или, по терминологии автора, маргинальной (то есть вытесненной на периферию) религиозности.
Научное изучение эзотерики возникло менее века назад. С тех пор, по версии Павла Носачева, сформировалось четыре подхода к теме. Иррациональный, в рамках которого принимается как данность существование эзотерического измерения реальности, не подвластного разуму. Рациональный — критика таких идей с точки зрения науки. Так называемый новоевропейский подход — когда маргинальная религиозность воспринимается как культурно-исторический феномен. Наконец, «американский» — его представители пытаются понять эзотерику через личный духовный опыт эзотериков. Внутри каждого подхода Носачев выбрал и разобрал самые значимые концепции — от Карла Юнга и Умберто Эко до малоизвестных русскому читателю фигур (их биографии приводятся в приложении).
Живо написанная и в то же время фундированная монография вполне может служить путеводителем по географии «отреченного знания». Фанатиков она, конечно, не переубедит, но по крайней мере поможет их понять.
«Момент»Эми Липтрот
Два года назад на русском вышла дебютная книга Эми Липтрот «Выгон», и это было идеальное попадание в реалии времени. В документальном автобиографическом романе шотландский (именно так Эми себя идентифицирует) автор рассказала о своем опыте бегства из большого города и от алкогольной зависимости — на малую родину. На отдаленном архипелаге она заново училась жить и обретала душевную гармонию в контакте с природой. Повествование было построено как исповедь на встречах анонимных алкоголиков, перемешанная с наблюдениями за фауной и любопытными фактами — о повадках местных птиц и драгоценном содержимом китовьих желудков, о погодных капризах и географических секретах северной природы.
Новая книга Липтрот — «Момент» — построена по тому же принципу: предельно субъективная и, судя по всему, правдивая история растворена в природоведческих подробностях, которые, впрочем, тоже пропущены через призму личности автора. На этот раз Эми оказывается в Берлине: ищет там енотов, наблюдает за ястребами и — с головой окунается в любовь. Если «Выгон» был про самоизоляцию, то «Момент» — про возвращение в бурный урбанистический мир. И в этом плане появление книги сейчас, когда пандемия вроде бы отступила, тоже своевременно (оставим за скобками иные проблемы нашего мира). Вот только ощущения свежести и новизны, который в изобилии дарил «Выгон», здесь уже нет. Оригинальная, здорово выстроенная литературная форма скрывает весьма традиционное содержание про любовь, разрыв и обретение нового счастья. Одно хорошо: как и «Выгон», «Момент» действует терапевтически, призывая жить и радоваться жизни, веря в счастье. А это сегодня нужно как никогда.
