Сегодня в Москве — российская премьера масштабной военной драмы «Воздух»: о блокаде и юных летчицах, которые защищали осажденный город от налетов. Алексей Герман использовал новейшие достижения в области спецэффектов, чтобы добиться максимальной аутентичности. «Известия» еще до мировой премьеры в Токио первыми в России посмотрели фильм и рассказали о нем. Накануне публичного показа в Москве мы поговорили с режиссером фильма Алексеем Германом о том, почему картину не взял Венецианский кинофестиваль, зато в Токио ее приняли с восторгом. Об этом и многом другом — в эксклюзивном интервью накануне российской премьеры фильма.
«Никогда в жизни я не вел себя подло»— Незадолго до российской премьеры «Воздуха» вы в соцсетях сообщили, что мировую премьеру фильма на МКФ в Токио 26 октября пытались сорвать. Что случилось?
— Вышла недостоверная информация некоторых наших известных кинокритиков, которые уехали из России. Я не сужу людей, уезжать или нет — личный выбор каждого. Я — не уехал. Информация была о том, что я будто бы убрал Антона Долина (признан Минюстиции иноагентом. — «Известия») из титров документального фильма «Архитектор» о моем отце, где он был режиссером. Я тот фильм во многом придумал, собрал бюджет. Информация была недостоверная, потому что я никого не увольнял и не убирал. Антон обвинил нас в том, что мы подделали его подпись в документе, где он просит убрать свое имя из титров. Это не так. Он сам это заявление подписал в 2022 году, и позже он это подтвердил. Была ложь, что я поставил режиссером себя. Что фильм был готов в начале 2022 года, до отъезда Антона. Но съемки и работа продолжались и после этого. Еще раз: не хочу никого судить. Это была эмоциональная реакция одного человека, раздутая другим человеком (критик Зинаида Пронченко. — «Известия»). Десятки тысяч людей прочли ее сообщение о том, какой я ужасный человек. Это перепечатал ряд СМИ, в том числе иностранных. Эта новость «доехала» и до кинофестиваля в Токио. Нас спрашивали об этом.
— На пресс-конференции?
— Вопрос быль задан кулуарно. Я сейчас не буду говорить, как именно. Я после этого очень сильно заболел и до сих пор болею, возможно, никогда не выздоровею: у меня было обострение гипертонии, я не мог ни спать, ни есть. Никогда в жизни я не вел себя подло. Я не очень простой в общении человек. Могу быть довольно резким. Но никогда не обманывал, не делал того, что мне казалось этически неверным. И тут меня обвинили мои друзья, мы дружили много лет. Я им доверял, сделал для них, мне кажется, довольно много. Было не просто оскорбительно, было унизительно. Меня начали полоскать в интернете. Болезненная история.
— Странно, кому в Японии могло быть дело до этого скандала? Как это могло туда докатиться?
— Куда надо — всё докатывается, поверьте. Если есть задача.
— Считаете, что это был заказ?
— Да, я так считаю. И я знаю, чей он, кто «попросил». Но у меня нет доказательств. Сейчас спорт и искусство стали полем боя. Раньше они были способом разговора, попыткой понять друг друга. Давайте рассуждать. «Воздух» — русское кино, сделанное при участии Фонда кино, фонда «Кинопрайм», Первого канала, правительства Санкт-Петербурга, «Амедиа», попадает в конкурс довольно крупного кинофестиваля в Токио. Это воспринималось как прорыв изоляции. Считаю, что скандал вокруг «Архитектора» был призван этому прорыву помешать. Я не параноик. Не делю людей на плохих и хороших, у меня есть друзья-патриоты и друзья-либералы. Никого не хочу учить. Но слишком уж «удачно» всё совпало, что клевета случилась прямо накануне премьеры.
— Думаете, весь этот скандал скажется на судьбе «Воздуха» в России?
— Конечно! Мы получим несправедливые рецензии на фильм от части критиков. Отказ ряда СМИ от сотрудничества. Для этого всё и делалось.
— С обеих сторон в ходе конфликта звучали слова «подать в суд», но никаких исков не было. Почему не подаете?
— У «противоположной стороны» поводов подавать в суд нет. У меня повод есть, и любой суд я легко выиграю. В любой стране. Могу инициировать дело о клевете. Но я не буду это делать. Я вообще не хотел об этом говорить, потому что не люблю обвинять людей, не хочу быть антигероем, хотя из меня его делают. Когда у людей меняется судьба, меняется место жительства, перестраивается жизнь, уходит комфорт, к которому привыкли, — это трудно. Не так просто накормить детей, влиться в другую культурную среду. К чему добавлять человеку неприятностей, что бы он про меня ни сказал? Я имею право сказать, что его слова — вранье. Но преследовать — не хочу. Если только это не продлится. И я верю в карму. Если преследовать того, кому тяжело, это аукнется где-то.
— Вы же понимаете, что без судебного решения все будут сомневаться, на чьей стороне правда?
— Они будут сомневаться всё равно! После вердикта они скажут: мы все знаем, суд куплен, всё куплено. А Герман — гонитель. Всё равно я буду виноват. Без репутационных потерь из этой ситуации, при всей ее несправедливости не выпутаться. Я придумал этот проект, собрал огромное количество материала. Вкладывал собственные деньги — и не получил гонорар, в отличие от других. И я — виноват. Это ожесточение, злоба, нежелание проанализировать факты. Сейчас люди не думают, а кричат, и люди всё равно будут кричать. С ложью, клеветой, домыслами в соцсетях справиться сейчас невозможно. Мне по-человечески больно, что всё это произошло. Но меня поразило, что всего одно СМИ в тот момент связалось со мной и узнало мою точку зрения. Даже мои друзья не позвонили и не спросили, правда это или нет.
— Не думали, почему так?
— Мы живем в состоянии начинающейся третьей мировой войны. Правил нет. Иллюзия дружбы, этики, взаимоуважения, на которой мы строили свою жизнь, исчезла, даже если когда-то это была не иллюзия. На смену пришла звериная логика выживания. Где надо — можно обмануть, обвинить, исказить факты. Выигрывает тот, у кого больше подписчиков и ресурсов в соцсетях.
— Вы бы выпустили «Архитектора», если бы истории с изъятием фамилии из титров не случилось?
— В 2022 году это могло обсуждаться. В 2023-м это несло бы огромные риски для компании, учитывая человека со статусом иноагента в титрах. Не будем делать вид, что это не так. Наверное, это было бы невозможно. Но давайте рассуждать здраво. Фильм делался шесть лет. Там есть частные инвестиции. Его хотел сделать я — и его хотела сделать перед смертью моя мама, к 85-летию отца. Есть финансирование Минкультуры. Фильм надо сдавать, инвестиции надо возвращать. Наверное, я бы сейчас позвонил ему и сказал: ты же сам уехал, не доснял фильм. Мы не виноваты, что ты идеолог русской иммиграции.
«Невозможно доказать свою правоту злобной интернет-массе»— Замглавы комитета Госдумы по культуре Елена Драпеко сообщала, что в Госдуме обсуждалась возможность запрета фильмов, где участвовали иноагенты. Как можно решить судьбу таких фильмов, чтобы всех это устроило?
— Если бы я сидел наверху и решал, я бы фильмы выпустил. Они делались не меньше полутора лет, огромный коллектив работал, сотни человек иногда. И потом весь большущий труд пропадает в никуда. Но на этот счет в стране существуют разные мнения. В том числе мнение многих миллионов людей, которые связаны с фронтом, помогают фронту. И их ответ будет довольно резким и хлестким. Их позиция: если ты уехал и встал на другую стороны баррикад в ситуации боевых действий, то невозможно твоему творчеству выходить в кинотеатрах и собирать деньги. И я думаю, что большинство населения России эту позицию разделяет. Есть проблема раскола общества, она серьезная. У меня на «Воздухе» работали сотни людей, среди них были патриоты, имперцы, демократы. Но я сразу говорю им, что мы делаем общее дело — снимаем фильм. После работы можете бить друг другу морду, но здесь мы работаем вместе. Никто не бил, кстати, никого.
— Некоторые продюсеры предлагают прописать в актерском договоре, что если из-за политических или каких-то других действий/высказываний артиста фильму будет нанесен материальный урон, то виновник должен будет компенсировать потери.
— Юридически такой пункт ничтожен. Ведь только суд может доказать, что этот вред причинен. А это сложно. Поэтому это просто пугалка. Я понимаю продюсера, который вкладывает усилия и средства, а потом вдруг — раз! — и фильм закрыт. Но поскольку мировая война началась и будет идти еще долго, то надо понимать, что в любой другой стране проблемы у продюсеров в такой же ситуации будут такие же или больше. Если там отказываются показывать фильм Миядзаки, потому что у него прокатчик родом из России! Это маразм или закономерность военного времени? Все действуют ситуативно, пытаясь спасти свои проекты.
— Ридли Скотт переснял весь фильм «Все деньги мира», заменив Кевина Спэйси…
— А потом выяснилось, что Спэйси не очень и виноват! То же было с Джонни Деппом. Это происходит везде. Мне не нравится «культура отмены», культура коллективной ответственности — и коллективных доносов, хейта. Не нравится, когда наших олимпийцев и паралимпийцев не пускают на соревнования. Невозможно доказать свою правоту злобной интернет-массе. Но мир теперь живет по таким правилам.
«Им сказали не брать — они не берут»— В прошлом году Гильдии актеров и сценаристов США устроили бойкот, чтобы защитить себя. У нас киносообщество не создало такого органа, реального профсоюза, который бы вел диалог, например, о прокатных удостоверениях или других спорных вопросах. Создатель каждого фильма, у которого проблемы, остается один. Почему вы, кинематографисты, не объединяетесь для защиты своих прав?
— У нас нет индустриального понимания, что делать, если человек или группа лиц заявляют, что фильм их оскорбляет или что-то нарушает. По идее, должны быть суд или профильная комиссия. Но по факту мы сразу видим санкции. Это неправильно, это надо регулировать. Но я не думаю, что создание такого органа возможно на этом историческом этапе.
— Почему не сейчас?
— Потому что всё очень обострено. Не то время. Не соберутся продюсеры сейчас. По миллиону причин, которые не буду называть. И никогда не получалось у нас это сделать, всегда все были сами за себя. В будущем — да, наверное, хотя я в это не очень верю. Но должны быть внятные, прозрачные правила игры. Если кто-то напишет, что режиссер Герман кого-то оскорбил, то не надо кричать, что Герман — вон из профессии. Надо разбираться.
Но какая сейчас может быть логика? Возьмем начало 2022 года. Наш фильм «Дело», снятый без государственного участия, был заявлен на фестивалях во Франции, Германии, Болгарии, где-то вышел в прокат. Его сразу отовсюду убрали. Как это было? Вдруг наши друзья, которых мы знали десятки лет, прекратили звонить и брать трубку. Они пропали, остались единицы. Фестивали просили меня самостоятельно отозвать мой фильм из их программы. Мы говорили: почему, ведь это вы пригласили нас, выбрали наш фильм? Снимайте сами! Они: «Мы не можем так». В итоге смогли. Защищают себя.
Вернемся к вашему вопросу. Достаточно выехать из Москвы, чтобы заметить: мир фактически живет в военное время. В военное время бесполезно вводить индустриальные правила.
— То есть время не для законов, а для телефонного права и точечных решений?
— Можете называть это телефонным правом, правом сильного, справедливостью или несправедливостью. Это зависит от точки зрения. Я вам говорю, что температура по палате — 23 градуса, если не 27, а вы мне — что по ГОСТу она должна быть 18.
— И что делать будем?
— Надо понять, возможно ли снизить. Мне кажется, что невозможно.
— Но тогда мы рискуем, что опять прокат уйдет в подполье, как это было в эпоху видеосалонов. Кинотеатры вынуждены показывать Голливуд…
— Ну и пусть показывают. Цены на билеты такие же, а выручки больше.
— Но это выход из легального поля. Параллельный прокат, самиздат, интернет. Аудитория уйдет туда, где меньше контроля и где запрещенка.
— Уйдет, а потом снова вернется. В общем, мое личное мнение: если фильм снят, его надо выпускать. Я против коллективной ответственности. Коллективная ответственность — это ошибка. Кинопрокат не ляжет. И платформы — тоже. Два года показали, что индустрия устояла и способна развиваться без больших глобальных компаний. Тяжелее авторскому кино, это да. Но бесполезно спрашивать, «по какому праву это или то». По какому праву российские фильмы не берут на крупные фестивали? По каким документам? Ни по каким. Им сказали не брать — они не берут.
«У меня нет и никогда не было проблем со словом «Родина»— Вы куда предлагали «Воздух»? В Канны?
— В Канны — не предлагали. Знали, что бесполезно. Тем более — в Берлин, про военных летчиков. Подавались в Венецию, но, мне кажется, они даже толком не смотрели. Просто через пару дней сказали, что нет, а когда реально рассматривают, это занимает гораздо больше времени. Подозреваю, что они прочли сопроводительную документацию, где и Министерство культуры, и Фонд кино, и «санкционные» Безруков и Эрнст. Нет закона, что они не могут взять наш фильм. Но!
— «Один маленький ночной секрет» показали на МКФ в Роттердаме, а там тоже Министерство культуры.
— Это только доказывает, что никаких правил нет.
— На какие еще большие фестивали вы подавали «Воздух»?
— Ни на какие. А смысл? Почему мы должны унижаться?
— Японский кинофестиваль — тоже не самый очевидный выбор. Как вы туда попали?
— Мы послали им фильм, он им очень понравился, они рыдали во время просмотра. И сразу взяли.
— После этого были еще приглашения?
— Китай еще был, будем еще в Азии показывать. Ну и даже если бы позвали на европейский фестиваль. Я как должен был себя вести? Всё закончилось бы скандалом. Зачем мне это? «Отмена русской культуры» существует. Чтобы тебя не отменили, надо постараться, а я не стараюсь. Но русская культура никуда не денется. И европейская тоже. Придется возвращаться к разговору, искать его способы. Я не сравниваю, но Эйзенштейна запрещали на Западе, называли пропагандистом. Остался он в истории кино? Остался. Он не уехал, хотя мог. У него закрывали фильмы и за рубежом, и тут.
— Европейский прокат тоже закрыт?
— У нас есть письма от европейских компаний. «Фильм нам очень нравится, он прекрасный. Но мы не сможем обеспечить его продажи. Никому не говорите, что мы вам это рассказали». К сожалению, наши инвесторы эти деньги потеряли, довольно крупную сумму.
— Почему фильм выпускают встык с «Мастером и Маргаритой», то есть картиной для той же думающей аудитории? Вы же будете мешать друг другу?
— Фильм связан с блокадой, и выход приурочен к дате. Я не специалист по прокату, но мне сказали, что как раз люди устанут от новогодних сказок и захотят посмотреть что-то серьезное.
— У вас в фильме есть ощущение взгляда из сегодняшнего дня, он современный и снят с учетом современных реалий, мы об этом писали в рецензии. Например, там никто не курит в кадре. Но есть то, что тоже сразу замечаешь: в авторском кино сегодня мало кто решился бы так часто использовать слово «Родина». А у вас оно звучит много.
— Ну кто-то не решился бы, а у кого-то по поводу и без повода, каждые пять минут, лишь бы дали побольше финансирования.
— Да, я как раз об этом.
— Я очень эмоционально отношусь к войне. Одного моего деда убили, другой был ранен, бабушка скрывалась от немцев. Поэтому у меня нет и никогда не было проблем со словом «Родина». Как и со словами «вера», «народ», «общая судьба», «память». Бродский, когда уехал, сказал, что не будет говорить про свою страну ничего плохого, даже если он с ней не согласен. Меня не воспитывали так, что есть такой умный полуеврейский Леша, а есть не очень умные славянские и не только люди вокруг. Я всегда считал, что мы одно, что у нас есть общность. Я себя никогда не отделял. Орать об этом на каждом углу, как это делают некоторые, не надо, наверное. Но фильм про войну, мне кажется, невозможно снять, если ты не соощущаешь себя с миллионами людей, которые положили свою жизнь, которые верили, побеждали, отступали, совершали невероятные подвиги и боялись при этом смерти. Они ощущали себя единым целым, каким бы у них не было отношение к советской власти. Они оттолкнули этот каток, который уже подкатился и к Ленинграду. Я специально во время работы всё время слушал Окуджаву. Невозможно снять, не веря в героизм и самопожертвование. Не получится. Поэтому когда люди говорили, по сегодняшним меркам, несколько плакатно, а в окопах изъяснялись исключительно матом…
— Вы же актеров просили материться, а потом переозвучили!
— Я бы оставил мат, но у нас нельзя. Конечно, заставлял: на тебя летит самолет с бомбами, что ты тут скажешь? Кстати, в кадре у меня курят и не так мало. А со словом «Родина» задача была сделать так, чтобы оно звучало естественно.
— Но именно Окуджава написал: «А если что не так — не наше дело: как говорится, Родина велела»!
— У Окуджавы есть разные строчки. Он был фронтовик, прошел эту войну. И отношение к приказам у него было солдатское. Но высоту эти солдаты в итоге шли и брали.
