Объединить людей может подлинное искусство и только оно, уверен Борис Эйфман. Его Санкт-Петербургский государственный академический театр балета 25–30 июля выступит на исторической сцене Большого театра в рамках фестиваля «Черешневый лес». «Известиям» народный артист России рассказал о проникновениях в особые измерения, новом балете «Преступление и наказание», гастролях от Светлогорска до Китая, сериалах на танцевальную тематику и о том, во что он верит и о чем молится.
«Моя привилегия как хореографа — заглядывать по ту сторону текста»— В программе гастролей — балеты по знаковым произведениям русской литературы: «Анна Каренина», «Евгений Онегин», «По ту сторону греха», «Чайка. Балетная история». Насколько искусство балета способно отразить идеи Толстого, Пушкина, Достоевского, Чехова? Или вы, как хореограф, ставите перед собой иные задачи?
— Мои спектакли, поставленные по великим книгам, — это не пересказ сюжета с помощью языка тела и не краткое изложение философских идей писателей. Балетное искусство позволяет освоить любой, даже предельно сложный интеллектуальный материал. Но мне интересно не создавать хореографические подстрочники, а находить в канонических литературных произведениях те смысловые и эмоциональные оттенки, которые обычно ускользают от читателя. Передать их способен лишь художественный арсенал психологического балетного театра.
Моя привилегия как хореографа — заглядывать по ту сторону текста, проникать в особое измерение, где обретаются сокровенные мысли гениальных авторов.
Я искренне благодарен Владимиру Георгиевичу Урину (гендиректор Большого театра. — «Известия») за то, что он дал нам возможность привезти на историческую сцену Большого столь насыщенный и интересный репертуар.
— Вы работаете над новым балетом по роману «Преступление и наказание». Почему на сей раз ваше внимание привлек самый детективный роман Достоевского?
— Дело не в детективной фабуле. Достоевский в своем романе поднимает важнейшую тему неразрывной взаимосвязи греха, душевных терзаний и раскаяния. Герои «Преступления и наказания» нарушают закон Божий и человеческий, но расплатой за это становится самый страшный суд — вершимый совестью.
Писатель говорит нам: да, каждый смертный может оступиться, пасть, но до тех пор, пока мы соизмеряем свою жизнь с моральными ориентирами и высшей истиной, есть шанс на спасение.
А что происходит сегодня? Люди не просто грешат, а словно пытаются дойти до края, познать границу, за которой разрушается душа человеческая. И самое чудовищное — ведут себя так, будто над ними нет никаких непреложных нравственных норм. Не стремятся ни к очищению, ни к искуплению вины. Преступления совершаются, а наказание не следует.
Премьера запланирована на 2024 год. Работа тяжелейшая. Но мы должны достойно пройти все испытания, иначе спектакль не родится. Родов без слез и мук не бывает.
— Произведения Бориса Тищенко, которые прозвучат в этом балете, достаточно сложны для восприятия. Что вдохновляет в них вас?
— Музыка Бориса Тищенко действительно очень непростая в драматургическом отношении. Однако именно в его произведениях я услышал ту симфонию страстей, которая идеально соответствует художественному миру Достоевского и эмоциональному содержанию романа.
Сочинения Тищенко, к сожалению, сегодня нечасто используются театральными деятелями. Мы исправляем эту несправедливость. Я сам довольно долго шел к этой музыке. Теперь такой же путь преодолевают мои артисты.
«Мне нелегко работать с артистами других трупп»— Вы активно гастролируете в городах России. Каким вы представляете своего зрителя? Остается ли Россия страной понимающей и благодарной балетной публики?
— Мы не работаем для каких-то специальных категорий зрителей. Наша публика — все те, кто беззаветно любит искусство танца или готов открыть ему свое сердце. За последние годы театр посетил с гастролями десятки российских городов, от Светлогорска до Красноярска. Все они встречали нас овациями. Для меня нет сомнений в том, что балет в России остается важнейшим из искусств.
— В последние годы и даже десятилетия, согласитесь, зарубежные зрители видели вашу труппу намного чаще, чем российские. Теперь международные направления исчезли из гастрольной жизни театра?
— Ни в коем случае. Только за сезон-2022/23 годов мы с огромным успехом гастролировали на ведущих сценах Израиля, Армении, ОАЭ, Узбекистана, Казахстана. Осенью труппа вновь посетит ОАЭ и исполнит в Дубае гала-программу, а после показами балета «Анна Каренина» закроет юбилейный 25-й Бангкокский международный фестиваль танца и музыки. Затем состоится масштабный тур по Китаю, где мы будем выступать на протяжении полутора месяцев. Наш театр не перестает быть посланником высокого искусства России в мире.
— В июне в Будапеште состоялась премьера вашего балета «Эффект Пигмалиона» в исполнении труппы Венгерского национального балета. Учитывая курс Запада на «отмену» всего русского, это знаковое событие. Как складывалось ваше сотрудничество с венгерской труппой?
— Не скрою: мне нелегко работать с артистами других трупп. Никогда не можешь быть уверенным в том, что они сумеют освоить абсолютно новый для них пластический язык, а главное — стать твоими соратниками.
В данном случае риск оказался оправданным. Танцовщикам Венгерского национального балета удалось донести до зрителя особую энергетику спектакля «Эффект Пигмалиона», подарить публике столь необходимые ей позитивные эмоции.
Проект получился уникальным: российский хореограф ставит за рубежом спектакль на музыку австрийского композитора Иоганна Штрауса – сына, в нем танцуют артисты из Венгрии, России, Украины, Японии, Италии, других стран, за пультом — известный британский дирижер. Вот и ответ на вопрос о том, что же сегодня может объединить людей. Подлинное искусство, и только оно.
«О картинах и сериалах на танцевальную тематику тяжело сказать что-то хорошее»— В этом году вы вновь стали художественным руководителем хореографической сессии «Школы Иннопрактики», объединяющей танцовщиков и хореографов из разных стран мира. Кульминацией хореографической сессии станет гала-концерт фестиваля «Глобальные ценности», в рамках которого состоится мировая премьера новой версии вашего легендарного балета «Мой Иерусалим». Почему именно сейчас вы решили вновь к нему обратиться?
— «Мой Иерусалим» не исполнялся с 2008 года, но мне очень хотелось возродить его. Как обычно, я не стал заниматься реставрацией, а сочинил спектакль заново.
«Мой Иерусалим» — хореографическая притча о поиске универсальных ценностей, понятных представителям всех народов и религий и помогающих людям обрести взаимопонимание. Герои балета проходят сложный путь духовных метаморфоз, познавая в финале всепобеждающее чувство вселенской любви. Сейчас такой спектакль актуален как никогда. Мне было важно вернуть его на сцену.
— На протяжении последних 13 лет вы переносите на экраны свои знаменитые балеты, снимая их киноверсии. В январе завершились съемки «Русского Гамлета». Нет ли у вас намерения стать режиссером документального или игрового фильма о балете? Какие коллизии балетной жизни, в частности жизни вашего театра, достойны переноса на экран?
— Чем больше качественных документальных и художественных фильмов о балете будет снято, тем больше людей сможет заинтересоваться этим искусством. Правда, зачастую о картинах и сериалах на танцевальную тематику тяжело сказать что-то хорошее.
В балетном мире, говоря словами Ахматовой, есть «сор» и есть «стихи», из него произрастающие. Кинорежиссеры и сценаристы увлечены копанием в соре — в интригах и скандалах, наполняющих закулисье, — и мало кого волнует искусство как таковое.
Хотел бы я изменить ситуацию? Мне едва хватает времени даже на сочинение спектаклей. Тут уже не до съемок игровых фильмов. Я выбрал другой путь: наш театр переносит на экран свои знаменитые балеты. Сохраняя их для будущих поколений, мы вместе с тем развиваем оригинальное эстетическое направление — пластическое кино. Оно рождается из слияния выразительности хореографического искусства и новейших технологий кинематографа.
Надеюсь, талантливые режиссеры обязательно обратят внимание на те широчайшие творческие возможности, которые способен открыть перед ними балет.
«Я и мои коллеги взяли на себя роль первооткрывателей»— В сентябре этого года вашей Академии танца исполнится десять лет. Время подвести первые итоги. Чего удалось достичь за это время? И с какими трудностями вы столкнулись?
— Главная трудность — отсутствие в мировой балетно-образовательной практике аналогов выбранного нами инновационного педагогического направления. Никто и нигде больше не ставит своей задачей воспитание универсальных танцовщиков третьего тысячелетия. Я и мои коллеги взяли на себя роль первооткрывателей.
Возможности оглянуться назад и свериться с чьим-то опытом у нас нет. Если смотреть на историю двух главных балетных училищ страны (а возраст каждого из них — несколько столетий), то наша академия еще в самом начале становления. И все же уже сейчас мы убеждаемся в продуктивности применяемой нами педагогической методики. Воспитанники академии делают первые и по-настоящему яркие шаги в сочинении хореографии. Они работают в Большом и Мариинском театрах, в нашей труппе, других знаменитых коллективах. И если в будущем академия сможет внести ощутимый вклад в борьбу с тем системным кризисом балетного искусства, который наблюдается на протяжении последних десятилетий, — значит, мы действительно все делаем правильно.
— Строительство Дворца танца, кажется, близится к завершению. Какой спектакль вы бы хотели первым исполнить на его сцене?
— У меня, разумеется, есть видение творческой программы Дворца танца и сценария его открытия. Моя жизнь всегда расписана на годы вперед. Но предпочел бы сейчас не оглашать собственные планы. И речь не о суеверном страхе перед очередным переносом сроков окончания строительства. Дворец будет возведен, сомнений здесь практически нет. Уже идет монтаж конструкций последнего уровня здания.
Проблема в ином. Получить строение, коробку — лишь полдела. Мне предстоит создать с нуля административную структуру не имеющего аналогов международного балетного центра и заняться решением огромного количества организационных, кадровых, хозяйственных вопросов. Про художественную составляющую жизни дворца даже не говорю. Пошлет ли мне Всевышний достаточно времени и сил? Хочется верить и молиться.
