Один из самых скандальных и ярких режиссеров в мире Роман Полански снял едкую сатиру «Дворец», где герои из разных стран, включая Россию, съехались в дорогой швейцарский отель под Новый год. Дело происходит на рубеже 1999 и 2000-го, наша страна представлена «новыми русскими» и коррумпированными чиновниками, да и из остальных государств публика явилась не самая симпатичная. Легенда французского кино Фанни Ардан играет эксцентричную миллионершу с мерзкой собачкой, а звезда сериала «Фассбиндер» и блокбастера «Фантастические твари» Оливер Мазуччи — опытного и несколько циничного директора отеля. «Известия» обсудили с ними фильм после премьеры на Венецианском кинофестивале и публикуют эту беседу по случаю выхода «Дворца» в российский прокат.
«Роман всё время бился с продюсером, у них был какой-то конфликт»— Фанни, вы однажды рассказали, что у вас был страх сцены и что Роман Полански помог вам с ним справиться. Как это произошло?
Ф.А.: Мы познакомились на подмостках много лет назад. Я сыграла у Романа в спектакле «Мастер-класс» о Марии Каллас. Когда мы ставили этот спектакль, меня поразило, что Роман знал вообще всё о театре, до мельчайших деталей. Вплоть до электропроводки, каких-то инструментов, не говоря уже о костюмах. Тогда я поняла, что великий режиссер — всегда прагматик. Он не учит тому, о чем надо думать или что чувствовать. Он учит тому, как извлечь из себя всё лучшее, что ты можешь отдать.
И вот когда мы ставили спектакль, он говорил о каких-то едва заметных жестах героини. Или о том, что после вот этого движения нужно говорить чуть-чуть тише. Он говорил о ритме, об интонации. Однажды он мне про одну реплику сказал, что у меня интонация слишком слабая, а мне нужно почти зарычать. Почему-то именно такой деликатный способ управлять открывает перед тобой самую широкую дорогу. Я уверена, что режиссер не должен заставлять тебя думать, даже если ты очень глуп.
О.М.: А вот я всегда искал именно таких режиссеров. Всю жизнь. Особенно в театре. Таких, которые ищут тон, а не значение или смысл сюжета, то, что должен понять зритель. В драматическом театре тон — самое трудное. В музыкальном или оперном спектакле это гораздо яснее и понятнее. Там с тона вообще всё начинается. Но как найти в разговорной форме интонацию, которая подействует и на мозг, и на сердце? Это совсем не то же, что смысл или значение, это — сложно.
Ф.А.: Да, и большого режиссера отличает именно эта отточенность слуха, потому что он сразу чувствует, когда ты выбрал неправильный тон, сбился с нужного. Он тебя настраивает — и результат подобен взрыву. В том спектакле рядом со мной играли оперные артисты — это совсем другая школа, я сначала не понимала, как с ними взаимодействовать. А вокруг шла война: Роман всё время бился с продюсером, у них был какой-то конфликт из-за света в спектакле. Однажды он позвонил мне и сказал, что репетиция отменяется, потому что театр закрыт: они ставят свет. И он позвал меня, заставил залезть на стол и играть всю роль прямо перед ним. Мне было очень неловко, я чувствовала себя очень глупо, стоя на столе и играя для единственного зрителя. Но Роман знал, что делает, потому что это было за день до представления, и этот мучительный опыт помог мне пережить мой страх и справиться с ним. Есть в Романе такая удивительная черта — он умеет мгновенно создать для тебя ситуацию невероятного усилия.
— Он не очень любит долго готовиться и репетировать?
Ф.А.: Точно! Он обожает импровизацию. Так было и на этом фильме. Мы постоянно слышали от него: «Нет-нет-нет, давайте сделаем по-другому!»
— Оливер, вы были к такому готовы?
О.М.: У меня не было никаких ожиданий — у меня было желание получить опыт. Ожидания обычно как раз мешают опыту. Это закон йоги. Я вырос на фильмах Полански, я жаждал узнать, увидеть изнутри, как же работает этот человек. Представляете, я с шести лет смотрю его кино! В десять лет я увидел «Бал вампиров». А потом был «Ребенок Розмари», следующие картины, я, мне кажется, ни одной не пропустил. Я рос вместе с ними.
Если ты актер, у тебя обязательно есть режиссеры, с которыми ты всю жизнь мечтаешь поработать, и Роман, безусловно, был одним из них. И это удивительно. Фанни вот говорила про театр — Роман снимает кино так, как будто ставит спектакль в театре. Он начинает снимать сцену — и сразу же начинает ее репетировать, как в театре. Его не волнует, что камеры уже тут, что художники поставили декорации, выставлен свет, идут съемки. Его занимает только одно — нащупать направление, в котором нужно развить сцену, чтобы она стала именно такой, как надо. Такой, какой он ее задумывал, когда писал сценарий.
Ведь это он написал его! И вот он воскрешает этот образ у себя в сознании и пытается приблизиться к нему. Он как будто мальчик, который придумал игру и хочет, чтобы другие ребята тоже в нее сыграли с ним. Сначала Роман играет за каждого героя, а потом актеры должны сыграть так, как это только что сделал он. И вот мы все повторяем за ним, а он отходит в сторону и оттуда смотрит, получилась ли сцена в итоге. И если да, то он только тогда ищет правильный угол, ракурс, с которого будет сниматься эта сцена. Это довольно старомодный способ снимать кино. Еще у него есть видоискатель, через который он смотрит на сцену, он бегает с ним, встает на стул до тех пор, пока не находит правильный угол. Потом нужно специально замерить, где находился видоискатель, и поставить камеру именно там. А после этого Роман начинает заново создавать сцену уже в этой перспективе.
«Это был самый короткий съемочный период в жизни Полански»— Сколько дублей обычно он делает?
О.М.: Когда как, иногда совсем немного, а это продолжается до бесконечности. Иногда уже в процессе съемки он начинает что-то менять, и тогда всё начинается заново: опять искатель, опять замеры, опять камеры, свет. То ты в кадре сидел, а теперь стоишь, и надо всё менять под тебя. Если ты пытаешься что-то сказать о том, что изначально ты всё же сидел и что так было правильнее, сразу начинается: «Ох-ох, у меня это уже двадцать седьмой фильм, спасибо за совет» (изображает дрожащий голосок Полански), но факт тот, что он так работает всегда, на всех картинах. Ему в общем плевать, сколько времени и сил будет нужно, но если он уверен, что чего-то в сцене не хватает, он всё будет доделывать и переделывать, пока его не устроит результат. Это сильно отличается от того, как сегодня снимают, когда «Снято!» звучит часто, потому что так дешевле и эффективнее. Полански работает неэффективно, но он готов рискнуть и всё начать заново в любой момент. Не получилось сегодня — будем еще раз пробовать завтра.
— Долго в итоге снимали?
О.М.: Мне кажется, 66 или 68 дней, где-то так. И это был самый короткий съемочный период в жизни Полански, примерно на 60 дней короче, чем он привык. Для продюсера это экономия в миллиона два, он должен быть благодарен.
— Он заставлял вас всё время быть на площадке?
Ф.А.: Он хотел, но я не могла, потому что параллельно снималась в другой картине. Поэтому я сразу сказала, что у меня есть только вот эти и эти дни.
О.М.: А я вообще сначала, кстати, отказался. Потому что он мне предложил роль, которую потом сыграл Микки Рурк. Я сказал, что мне не нравится герой, а я хочу кого-то положительного и смешного и чтобы была возможность поиграть в сценах с большим количеством других артистов в фильме. Короче, что я хочу играть директора отеля. Тогда Роман мне начал объяснять (опять передразнивает): «Ну… Ну… Я думаю, ты слишком высокий для этого персонажа, я хотел Кристофу Вальцу предложить… Н-но он не сможет. Потом я думал, может, Антонио Бандерас, но встал вопрос, как он может играть директора именно швейцарского отеля. А ты… Нет, ты всё же слишком высокий, а я хотел кого-то маленького». Я ответил, что я же актер, у меня есть способы казаться меньше, чем я есть на самом деле. Он посмеялся. На следующий день мы с ним пошли кататься на лыжах. Представляете, ему 88 лет, а он катается на лыжах! Честно, у меня есть видео, он носится как молодой парень! И меня поразило, что куда бы он ни шел, все его знали и очень тепло приветствовали его. Я-то думал, все будут шептаться у него за спиной, обсуждать старые скандалы, но нет, он всеобщий любимчик. И он всегда очень вежлив и мягок. Говорит всегда тихо, мало и очень точно старается выразить то, что он сейчас пытается сказать человеку. Огромное удовольствие просто общаться с ним. В общем, он очень скоро позвонил мне и сказал, что роль — моя.
— Фанни, а вы как получили роль?
Ф.А.: Мне прислали сценарий, и он мне очень понравился — и понравились артисты, которые участвуют в проекте. Как только мне предложили роль, я сразу согласилась. Я такого рода героиню никогда в жизни не играла. Мне стало интересно, и я влюбилась в интонацию этой истории, такое сатирическое настроение. Я обожаю Романа, моего старого друга, и раз уж я решила у него играть, то никакое мнение «общества» не могло мне помешать сделать это.
— Если говорить о великих режиссерах, то вы, например, работали с Трюффо, особенно помнится фильм «Скорей бы воскресенье». Чем метод Трюффо отличается от метода Полански?
Ф.А.: Мне кажется, всех великих режиссеров объединяет как минимум страсть, одержимость тем, что они делают. Даже если они сняли десятки фильмов, у них остаются та же любовь к кино, то же внимание к артистам, к деталям. Но и в первом фильме они тоже такие же. Я не теоретик и не критик, не та актриса, которая станет судить фильмы. Фильмы принадлежат вам.
«Именно немцы совершили худшие поступки, которые только можно представить»— В фильме (и в сценарии) есть момент, когда на телеэкране президент России Борис Ельцин передает управление страной Владимиру Путину. В России никому эту сцену объяснять не надо, все в курсе. А европейцам всё так же понятно?
Ф.А.: Одно ясно точно: мы наблюдаем в этот момент, как уходит ХХ век, и этот уход тесно связан с крахом коммунизма.
О.М.: Мне кажется, любой зритель понимает всё сразу.
Ф.А.: Ну конечно! Мы все помним Ельцина, это был человек, который часто смеялся, мог выпить. Путина тоже знают все. Совсем другой тип человека. Конечно, мы эту сцену считываем мгновенно.
— А с русскими актерами на площадке удалось пообщаться?
О.М.: Да, мы немного общались.
— Политику обсуждали?
О.М.: Нет, это было невозможно. Видно было, что они не очень хотят этого и уходят от этих тем, а лезть особо не хотелось. Изначально играть должны были другие российские артисты, но в итоге они не приехали, и я не знаю, по какой причине, а приехали вместо них другие. Но я хочу отметить, что мы — артисты. Да, существует политика. Существуют трагедии. Очень легко начать осуждать друг друга. Мы, немцы, очень хорошо умеем осуждать, хотя именно немцы совершили худшие поступки, которые только можно представить. Но когда артисты встречаются, работают вместе, то они еще и люди. Если человек не хочет что-то обсуждать, кто я такой, чтобы его заставлять? Тем более я, который ничего не знает о России?
Ф.А.: Однажды я задумалась о том, что в паспорте обычно указаны три вещи: национальность, пол и, может быть, профессия. Но ни одна из этих трех вещей не говорит полную правду о вас. Вы больше, чем мужчина или женщина, русский или француз, актер или крестьянин. Часто бывает, что ты встречаешь актера или режиссера из страны, политику которой ты не разделяешь. Но в итоге ты влюбляешься в этого парня. И это не имеет никакого отношения к тому, откуда он.
— А вы, кстати, помните, как встретили 2000 год?
Ф.А.: Я играла в казино и помню, что мне попалась девятка, так что я с девяткой и попрощалась.
О.М.: А я в тот момент работал между несколькими театрами в разных городах и как раз жил в какой-то общаге при театре, куда меня поселили на время. Там было так грязно и мерзко, что хотелось покончить с собой. Так что я отметил Новый год тем, что пошел гулять в парк, там было гораздо приятнее, несмотря на холод.
