«Они там истосковались по общению»

В новом году в «Современник» вернулся Василий Мищенко, прослуживший в нем без малого 40 лет и покинувший его после ухода из жизни Галины Волчек. В интервью «Известиям» заслуженный артист России рассказал о том, каким спектаклем может возродиться любимый театр, о чем просят его бойцы в Донбассе и почему из своих студентов он каленым железом выжигает актер актерычей.

— Гарик Сукачев в интервью «Известиям» рассказал, что ставит в «Современнике» спектакль с вами в главной роли. Театр вы покинули в 2019-м. Как случилось возвращение?

— Руководство «Современника» предложило Игорю Ивановичу постановку, а он высказал пожелание, чтобы Мищенко вернулся и играл в его спектакле. Руководство говорит: «Пожалуйста». Я тоже не возражал. В связи с тем что Рыжаков (худрук Современника» в 2019–2022 годах. — «Известия») ушел, я готов вернуться. Моя нога не переступала порог театра, пока он там был.

— Что за постановка, кого играете?

— Спектакль «Убить Бобрыкина» по роману Александры Николаенко о судьбе аутиста. В 2016-м роман был удостоен премии «Русский Букер». Герой проживает три возраста — ребенок, 40-летний и пожилой человек, которого играю я.

— Три актера в роли одного персонажа?

— Два. Ребенка изображает кукла. Проект технически сложный: свет, пластика, декорации-трансформеры, цирковые номера в исполнении ребят из команды «Дю Солей». Паша Брюн делает всё, что связано с цирком. Музыку пишет Петр Налич.

— Большой проект. Когда премьера?

— Готовность планируем к ноябрю. Когда Гарик показал нам эскизы, как это всё будет, я ему сказал: «Иваныч, если десятую долю сделаем из того, что ты задумал, уже будет счастье». Да, замысел большой, но это не значит, что технологии забьют суть. У Гарика так не бывает, мы делали с ним «Анархию» (спектакль по пьесе «Дисфункционалы» британского драматурга Майка Пэкера. — «Известия»), играли ее лет восемь.

— После трагедии, происшедшей с Михаилом Ефремовым, спектакль был снят с репертуара «Современника». Нет ли желания его возобновить?

— Были разговоры, мол, давайте вернем, но я сразу отказался. Не хочу. Ну как это? Живешь-живешь с человеком и давай на время возьмем кого-то.

— Чувствовали себя командой без вариантов?

— Конечно. Был единый организм. Одно время стали играть реже, потому что у Димы Певцова возросла занятость в «Ленкоме» и в институте. Тоже в театре предлагали: «Давайте его заменим». Но Игорь Иванович в этом смысле преданный человек.

— С другой стороны, жаль, когда такие спектакли безвременно уходят.

— Если бы не случилось это с Мишей, еще бы долго играли. Спасибо Галине Борисовне Волчек, у нее чуйка всегда была на хорошие вещи. Рискнула взять эту пьесу. Автор прилетел из Лондона на премьеру. Потом еще несколько раз прилетал, смотрел. Был потрясен, говорил: «Никогда не думал, что писал про это, вы тут как-то всё вывернули, добавили что-то, присущее вашей стране, вашему народу». Это его слова.

О том, что Галина Борисовна скончалась, мы узнали, когда играли «Анархию». Поклонов не было. Сережа Гармаш вышел к зрителям, объявил о том, что произошло.

— Какие отношения у вас сейчас с «Современником»? Планы уже есть?

— Есть пьесы, которые я хотел бы поставить на «Другой сцене». Камерные — на двух, трех персонажей. Надеюсь, что удастся этот замысел осуществить, но пока рано об этом говорить.

— Театром сейчас руководит худсовет. Это хорошо?

— Хорошо, конечно. Им с самого начала руководил худсовет во главе с Олегом Николаевичем Ефремовым. У него было два голоса, но одна команда. А Галина Борисовна могла отодвинуть тебя за высказывание, которое ей не нравилось. Но была потрясающим менеджером. Дружить умела с высшим эшелоном, умела доставать деньги для театра. Честь и хвала ей за это.

У меня к ней претензия только одна, личная: она не подготовила преемника. Сидела до конца, уже больная была, ее привозили, увозили. А потом скоропалительно худрука назначили. После похорон мы приехали, сели помянуть, а тут объявляют, что Рыжаков возглавит «Современник». Он за неполных три года убил театр, зритель перестал ходить.

— Спектаклей было много, и я видела — публика шла.

— Ходили только на то, что остались от Волчек, на постановки, которые он по тем или иным причинам побоялся снять.

— В каком направлении сейчас должен двигаться «Современник»?

— Политика репертуарная очень важна. Вектор, куда идет театр. С учетом того что происходит в стране и мире, самое время поставить «Вечно живые» (пьеса Виктора Розова, по ней Михаил Калатозов снял фильм «Летят журавли». — «Известия»). С них начинался этот театр, с ними он может возродиться, как Феникс.

— Вы предложили эту постановку руководству?

— Нет пока. Но в «Современнике» сам бог велел ее сделать. Она просто убойно ложится на сегодняшнюю ситуацию. Там описано всё, что сегодня в нашем обществе происходит.

Такая перекличка времен порой случается. Я со своими студентами сейчас делаю «На дне» Горького. Действие перенес в 90-е годы прошлого века.

— Про лихие девяностые спектакль?

— Да. Я всё это пережил. Идея появилась, когда увидел в 1990-х покинутые дома, спившихся инженеров, бомжующих актеров. Умнейших людей, упавших на дно. Я тогда подумал: «Как Горький-то был прав, попал, что называется».

Пришел с этой идеей к Галине Борисовне, а она: «Нет. У меня был этот спектакль, ты знаешь, кто там играл, какие артисты. Евстигнеев». Я говорю: «И что? Теперь нельзя брать эту пьесу? Полтруппы бесхозных артистов с «кушать подано» в массовке бегают. Дайте возможность». Не дала. Но в подкорке у меня эта мысль отложилась.

Сейчас вижу, что интересно получается. Начинается с рынка — баулы, проститутки, менты крышующие. Разгоняет их милиция, затемнение, оказываемся в бомжовском логове, далее по тексту. С песнями Цоя.

— Ни одного слова не изменили?

— Ничего не изменил, не убрал, не дописал. В мае покажем. Это будет дипломный спектакль моего актерского курса в Институте театрального искусства имени Кобзона.

— Какие у вас педагогические принципы, что стараетесь привить студентам?

— Хочу, чтобы они были гражданами нашей страны, это принципиально. Чтобы были подлинными. Стараюсь каленым железом выжигать из них актер актерычей. Чтобы говорили живыми голосами и отношения на сцене были живые.

Важно для меня, чтобы в режиссуру приходили люди с жизненным опытом. Чем они хотят меня удивить, про какую жизнь рассказать, если только-только школу окончили? Пусть немного напитаются.

— Тарковский пришел во ВГИК после школы.

— Это исключение. Я полтора года во ВГИКе на режиссерском курсе преподавал. Ушел, потому что не хотят учиться. Платят деньги — и так: «Ну давай, учи меня». Мне скучно с ними стало.

— Вы сказали, что учите студентов быть гражданами. Что в вашем понимании гражданин?

— Отношение к тому, где и чем ты живешь. Не то что ты слеп, глух, нем. У тебя должна быть четкая гражданская позиция. Я люблю свою страну. Я прожил жизнь. Вижу, что и как происходит. Первый раз мне не стыдно за руководителя своей страны.

Когда говорят: «Полетишь в Сирию?» — лечу, конечно. Вернулся из Кейптауна и уехал в Донбасс, к ребятам. Донецк, Луганск, Мариуполь.

— А в Кейптауне что делали?

— Шведы позвали сниматься в свою картину «Хаммаршельд». Это известный политический деятель, возглавлял ООН во времена Хрущева. Я сыграл роль Никиты Сергеевича. Там огромная студия, где снимается весь мир: пешком не пройдешь, на машине можно объехать. «Пираты Карибского моря» в Кейптауне делали.

Команда была большая, международная. Из России я, плюс американцы, англичане, чехи. Полгода вели со мной переговоры, проблема была добраться туда. Но я подумал: «Когда еще там побываю?» — и поехал.

— Экскурсионную программу вам устроили?

— Ездил, смотрел. Удивительная страна. Контраст великий. В пригороде живет в сараях, бараках, будках собачьих чернокожее население, там нельзя появляться белому человеку. А в самом городе цивилизованный мир.

— В Донбассе концерты давали?

— Скорее творческие встречи. Они там истосковались по общению. Стихи читал, пел, конечно. Но больше всего ребята хотели общаться, разговаривать.

Снял клип о Мариуполе, он идет под казачью песню. Вернулся в Москву, еду через Бибирево, смотрю на нормальные жилые дома и вместо них вижу выгоревшие, разбитые. Поймал себя на мысли, что схожу с ума. Некоторое время отходил.

— Чтобы вы хотели бы снять, какие проекты реализовать?

— О Шухове, великом нашем инженере. патриоте, который всю свою жизнь положил во благо России, Шукшине, Шолохове хотел бы рассказать. Пока не могу найти денег. По поводу Шукшина сказали: «Ну кто его сейчас помнит?» Если сомневаются, что проект принесет прибыль, не финансируют. Рынок.

— Случилось бы великое советское кино, если бы тогда был рынок?

— Думаю, что нет. А может, и да. Потому что люди, которые тогда снимали, сами через эту мясорубку прошли. Знали, что показывать и как. Сегодня смотрю фильм о Великой Отечественной и вижу ботоксом накачанные губы. Такая героиня. Снайпер.

Думаю, ну как же так, есть же пример, великие картины. Посмотрите «Проверку на дорогах», «Они сражались за Родину», «Живые и мертвые», «Восхождение», «Иди и смотри». Поучитесь!

— Вижу, вам сильно не нравится то, что сейчас снимают о войне.

— А что тут может нравиться? Зачем эта компьютерная возня, в которой нам не догнать и не перегнать Америку никогда? У нас другое кино, менталитет другой. У нас «Летят журавли» и «Дом, в котором я живу».

— В декабре вы председательствовали в жюри на VI Арктическом международном кинофестивале «Золотой ворон» в Анадыре. Были там фильмы, соответствующие нашему менталитету?

— «Оторванные» (фильм Владимира Кривова о чукотских оленеводах, ставший победителем фестиваля. — «Известия») мне очень понравились. Когда вижу такие картины, забываю про профессию, про то, что сам снимаю, знаю этот процесс от и до. Это то, что я люблю, — когда о людях рассказывают. Не показывают только компьютерные технологии.

— Думаете снять кино о том, что сейчас происходит в Донбассе?

— Хотел бы очень. Но сценарии, которые мне присылают, не годятся: какие-то клише, фразы из новостей.

— Может быть, рано, осознание не пришло? «Летят журавли» появились спустя 12 лет после окончания войны.

— Согласен. Дистанция нужна. Я написал расширенный синопсис — историю моей семьи. Мой папа был ранен, пленен в первые месяцы войны, угнан в Германию, а маму девчонкой туда угнали, они в лагере встретились. Судьба дала им шанс выжить, чтобы родились мой старший брат, я, сестра. Пришло время рассказать эту историю и посвятить им.

В плену было более 5 млн людей наших. Кто-то ушел в РОА, кто-то в полицаи, кто-то, как мои родители, пронесли этот крест, концлагерь, до конца дней. О ком-то по сей день ничего не известно. Меня назвали в память о пропавшем без вести мамином брате. Смерть всех уравняла.

Редактор Людмила Шеховцова, которая мне помогала с моей предыдущей киноповестью («Еще вчера». — «Известия»), говорит: «Подумай, может, мы сплетем те давние события и сегодняшние». Это хороший ход, я считаю, надо попробовать. Сегодня знаковые вещи происходят. Проявляется общество, страна. Может быть, даже хорошо, что всё это случилось.

Я также думаю о своем крестнике Мише Ефремове. Хорошо, что он там (Михаил Ефремов отбывает срок за ДТП со смертельным исходом. — «Известия»), с его язычищем опять бы что-нибудь стряслось. Сейчас, мне кажется, у него в голове эволюция идет.

— Вы с ним поддерживаете связь?

— Конечно.

— Как он переносит заключение?

— Ничего, всё нормально. Никто его не обижает. Да, тоскливо, душа болит. Пишем, приезжаем по возможности на свидания. Ребята ездили к нему перед Новым годом. Я не смог: зачет принимал в институте. Он рад, что мы с Гариком снова пришли в «Современник».

— Как думаете, вернется он в артистическую жизнь?

— У меня был с ним разговор еще до всех событий. Я говорил: «Миша, бери театр, сам бог велел тебе, папа твой его начинал». — «Зачем мне это надо, у меня уже был молодежный «Современник», не хочу». Если бы была ответственность у него в виде театра, думаю, что набок бы не упал ни он, ни театр.

— Алкоголь способствует вдохновению и творчеству?

— Нет. Он поначалу снимает депрессию. Но это иллюзия. Депрессия накапливается. Все эти шлаки, неудовлетворенность, нереализованность, невостребованность. В этом смысле наша профессия — диагноз. Как Ванечка Бортник (актер, более 50 лет прослужил в Театре на Таганке. — «Известия»), мой друг, говорил: нервы поверху, а алкоголь их усугубляет. Верно говорил, проверено.