Если бы Абдулов был жив и ему было бы около сорока лет, Дарья Екамасова позвала бы его на свой новый фильм «Невидимый мой». Муза Алексея Федорченко, Екамасова сыграла почти у всех крупных российских режиссеров, и сейчас она одна из самых востребованных актрис — особенно когда нужно сыграть сильную и умную женщину с миллионом демонов внутри. «Известия» побеседовали с Дарьей на кинофестивале «Выборг» и сверили часы в восприятии кинематографа и порождающей его действительности.
«Я около года вообще никуда не выходила из дома»— Фестиваль произвел ребрендинг, сменил название и, может быть, отчасти формат. Вы почувствовали разницу?
— Я была на этом фестивале десять лет назад с картиной «Ангелы революции» Алексея Федорченко. Была в прошлом году с фильмом «Накануне» — и получила за него приз. Теперь вот приехала как член жюри. Честно говоря, большой разницы я не вижу. Разве что в том, что фестиваль из-за ухода Армена Николаевича Медведева (многие годы был президентом фестиваля. — «Известия») несколько разгерметизировался. Ощущается грусть, ощущается безмерная любовь, все вспоминают его, цитируют его афоризмы. В прошлом году у меня тоже была возможность пообщаться с ним немного. Думаю, без него фестиваль неминуемо изменится в какую-то сторону.
Если сравнивать фестивали прошлого и этого годов, то в тот раз кино было о подростках, а в этот раз — о поиске смыслов, о выборе. О более взрослых людях и проблемах. А смена названия — мне нравилось «Окно в Европу», но в народе всё равно говорили: «Ты едешь в Выборг?» Так что, по сути, неформально фестиваль всегда так и назывался. Просто раньше было «едешь в Выборг», а теперь — «едешь на «Выборг».
— Весь прошлый год в индустрии обсуждали, уместно ли сейчас проводить фестивали, показывать и смотреть кино, встречаться. Сейчас как будто бы эти споры утихли, как вам кажется? Как будто ответ найден?
— Мне кажется, этот вопрос по-прежнему звучит внутри каждого из нас. Мы в жюри много обсуждаем это. Наверное, зависит от того, что за фестиваль. Мы же не тусоваться и не пить приехали, а смотреть кино, чтобы понять, что вообще происходит. Не только в России, но и во всем мире произошли и происходят перемены, и значит, должно поменяться и кино. Например, я около года вообще никуда не выходила из дома и считала, что всё это бесполезно. Но потом я сказала себе: я — актриса. Это моя профессия. И от меня, наверное, тоже что-то зависит. Я могу что-то где-то разглядеть, чем-то поделиться с другими. Что-то сделать для будущего российского кинематографа. Раньше я могла приехать на фестиваль и думать, хорошо ли на мне сидит платье.
Сейчас всё иначе. Сместились критерии выбора персонажа, материала, затрагиваемых в фильме смыслов. Может, мы просто взрослеем. Но кино для нас сейчас — это не про «поржем с попкорном», а про то, чтобы быть честными. Если снимать кино, то — хорошее. Время — тяжелое, выбор — тяжелый, и кино сейчас — тяжелое.
«Если в сценарии исторического фильма встречаю современные слова, прямо подпрыгиваю на месте»— Сейчас надо быть очень внимательными в выборе слов, терминов, интонаций. Иначе вместо общения происходит трагедия. Но как быть с искусством, которое по определению должно быть свободным, должно рисковать? Я заметил, что даже новые заявки на проекты стали очень осторожными, чтобы ни полшага в сторону риска. Вы это чувствуете по материалу, который лично вам предлагают?
— Материала много, он очень разный, полярный. Есть из чего выбирать. Конечно, когда читаешь сценарий, сразу видно, если человек идет по повестке, которая сейчас требуется. Но такие сценарии редко бывают качественными, потому что они слишком быстро пишутся и редко прорабатываются до конца. Я за такие сценарии обычно не берусь просто потому, что понимаю, как много там придется переделывать. А для меня это важно. Я, например, если в сценарии исторического фильма встречаю современные слова, прямо подпрыгиваю на месте.
В то же время приходят сценарии, которые написаны несколько лет назад, но, как ни странно, в них сейчас рождаются новые смыслы, они резонируют с новой реальностью. Например, мы с Антоном Бильжо недавно снимали фильм «Невидимый мой», который, я надеюсь, скоро выйдет. И насколько же сценарий, написанный много лет назад, отразился в настоящем так, как мы не могли подозревать!
Поэтому я стараюсь идти от ролей. Единственное, что меня может отвлечь и оставить в профессии как актрису, — это сложные, интересные роли, в которые зарываешься с головой, проваливаешься. Может быть, это побег от реальности. Если тебе плохо, ты идешь в кино. Но и когда ты снимаешься в нем, ты тоже убегаешь. Когда работаешь над ролью, ты всегда сталкиваешься с параллельными реальностями и через это познаешь себя.
Вообще, вот вы говорите, что мы стали выбирать выражения. А мне кажется, что раньше мы очень многое говорили, совсем не думая. Наблюдая за собой, могу сказать, что часто так делала. Это могло быть глупо, могло не передавать в полной мере мои мысли и эмоции. Сейчас новое время заставляет тебя ценить каждую минуту своей жизни, людей, с которыми я общаюсь. Жить по полной программе, потому что «завтра» может и не быть. Смерть — это вообще главный источник, пробуждающий тебя к бытию.
Я играла в Театре.doc, снималась у самых свободолюбивых режиссеров и всегда отвечала за свои слова. А искусство — это возможность разговора со зрителем. Этот разговор получается. Даже здесь, в Выборге, я после показов слушаю Q&A (ответы и вопросы. — «Известия») и поражаюсь тому, какие вопросы задают зрителю. Я вижу, насколько точны их ощущения от фильмов. Это значит, зритель считывает всё правильно. Значит, киноязык работает.
— В нулевые годы, когда в кино пришло поколение «новых тихих», мы были потрясены тем, что наконец-то узнавали на экране себя в героях и ситуациях. Нет ли у вас ощущения, что современное кино не успевает за временем, что в героях мы уже не узнаем себя, что есть дефицит реальности?
— Мы находимся в моменте тектонического сдвига. Если говорить о Хлебникове, Звягинцеве, Федорченко и прочих режиссерах, которые появились двадцать лет назад, когда ты по одному кадру мог понять, кто снял фильм, то сейчас такого нет. Но есть в некоторых фильмах ощущение вот этого сдвига, перехода.
Знаете, вот я смотрю на логотип фестиваля «Выборг», где изображен Александр Абдулов, и пытаюсь понять: если бы Абдулов был жив сейчас и было бы ему лет сорок, кем бы он был? Кого бы сейчас играл? В каких фильмах за последние пять лет он бы нашел себе роль? У кого бы снимался? Участвовал бы в сериалах для платформ, в блокбастерах, в независимом кино? Я не могу найти ответ на этот вопрос.
Появляются авторы со своим кинопочерком, но двадцать лет назад их было больше, это было мое любимое время в нашем кино. Я не берусь говорить, кто сейчас более или менее талантлив из новых режиссеров. Мы не знаем, как они проявят себя потом. Но хочется, чтобы во время просмотра бежали мурашки, чтобы замечталось работать именно с этим режиссером, с этими актерами. Сейчас спала мишура, начался естественный отбор. Останутся только самые талантливые, честные, смелые. Я уже вижу, как персонажи становятся уязвимее, мы в этих героях не прячемся, а говорим о своих проблемах более открыто, прямо.
— Если бы Абдулов был жив и вы бы с ним встретились, он бы сказал: ну, хорошо, Даша, а вы в чем интересном снялись за этот год? Что бы вы ему такое нестыдное предъявили в ответ?
— Я бы его пригласила на премьеру «Невидимый мой», как приглашаю всех. Это был удивительный опыт погружения в мир фантастики, физики, научной информации, чудес, любви и — уязвимости, о которой я говорила. Мне вот перед Абдуловым точно не было бы стыдно за это.
— Мне кажется, мы все сейчас существуем на какой-то шкале компромисса, от одного до ста. Вы на какой отметке держитесь?
— Я бы определила происходящее со мной за последние полтора года как момент пробуждения — в общем, я уже говорила это. Я провела много времени в випассанах и медитациях в Таиланде и Индии, пробовала даже трансцендентальную медитацию Дэвида Линча. И поняла в итоге, что нужно ценить то, что здесь и сейчас. Компромисс — это то, что не позволяет тебе быть открытым бытию, пробужденным. Поэтому для меня сейчас пойти на компромисс равно предательству самой себя. Мой мастер в ГИТИСе Александр Шалвович Пороховщиков учил нас, что вечером надо подходить к зеркалу и смотреть себе в глаза. Если тебе становится стыдно, то надо срочно пересмотреть свою жизнь. И мне очень важно, чтобы мне было не стыдно. Если только этот компромисс не касается моей семьи и тех, за кого я отвечаю. Но это другой компромисс, и я сейчас совсем не о нем.
Справка «Известий»
