Искавший истину: как русский священник примирил науку и религию

140 лет назад, 21 января 1882 года, родился священник Павел Флоренский — «Русский Леонардо», «Новый Ломоносов», «Последний русский полимат» — как только не называли одного из самых разносторонних русских мыслителей ХХ века. В этот день «Известия» вспомнили о вкладе потомка карабахских беков в философию, богословие, физику, химию, математику, технику и даже в фотографию и генеалогию.

Павел Александрович Флоренский родился в Закавказье, в местечке Евлах (сейчас это территория Азербайджана), в культурной семье железнодорожного инженера, впоследствии действительного статского советника. Предки будущего священника по материнской линии принадлежали к старинному армянскому роду Мелик-Бегляровых, когда-то — владетельных беков в Карабахе.

Впрочем, к концу XIX столетия никакой аристократией в семье уже не пахло. Флоренские жили скромно, гостей не любили, семейным девизом была размеренность. Впоследствии о. Павел весьма остроумно опишет гипотетический визит в их дом Достоевского, имя которого прочно ассоциировалось у родителей с «истерикой». Великого писателя сперва деликатно оставили бы в покое, через некоторое время отнесли бы в его комнату лекарства, а затем позвали бы к ужину, за которым «обязательно был бы шашлык из лососины или осетрины с ломтями помидор и луку, свежая икра и вино». Достоевскому в доме безусловно предпочитали «проверенных» авторов — Диккенса, Пушкина, Шекспира и Гёте.

Флоренский, разумеется, окончил гимназию — с золотой медалью. Но, по его собственному признанию, «почти всё, что приобрел я в интеллектуальном отношении, получено не от школы, а скорее вопреки ей. Много дал мне отец лично. Но главным образом я учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Тут я рисовал, фотографировал, занимался. Это были наблюдения характера геологического, метеорологического и т.д., но всегда на почве физики». Задатки ученого-универсала (или, говоря точнее, полимата) Флоренский демонстрировал уже в детстве.

Семья была нерелигиозной: гимназист Флоренский обводил черной рамкой уроки закона Божьего в расписании и никогда не бывал в церкви. Обращение будущего крупнейшего русского религиозного философа к православию произошло в 17 лет в обстоятельствах, с одной стороны, пронзительно мистических, а с другой — весьма и весьма часто встречающихся. По воспоминаниям Флоренского, Бог явился ему во сне. Поворот к вере, впрочем, не сказался на выборе дальнейшего жизненного пути: Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета.

В Москве Флоренскому несказанно повезло — и с преподавателями (среди них был Николай Жуковский и Сергей Трубецкой), и с кругом общения. Сын университетского профессора Бугаева Андрей — более известный как Андрей Белый — вводит Флоренского в круг символистов. Молодой ученый знакомится с Брюсовым, Бальмонтом, Блоком.

Символисты привлекали Флоренского своим неприятием рационализма и любовью к мистике, но их неглубокая и в конечном счете не подлинная религиозность не позволяла юноше стать в этой компании своим. Флоренский мечтает стать монахом, но известный религиозный деятель епископ Антоний (Флоренсов) не благословил своего почти однофамильца. Флоренский тем не менее отказывается от светской карьеры (а она окружающим виделась самой блестящей) и сразу же по окончании университета поступает в духовную академию. Троице-Сергиева лавра, Сергиев Посад станут для него домом почти на 30 лет.

Десять лет после окончания академии для Флоренского — пожалуй, самое счастливое время. Его первая — и как окажется впоследствии, главная — большая работа по философии «Столп и утверждение истины» вызывает широчайший резонанс, удостаивается престижной Макариевской премии, вызывает серьезную научную дискуссию. Не погружаясь слишком глубоко в метафизику и космологию Флоренского, ограничимся главным: человек широчайшей (и далеко не только философской) эрудиции, он попытался как можно более органично соединить философию и естественные науки с чисто религиозным опытом. Пожалуй, из всех русских философов ему это удалось в наибольшей степени.

В 1911 году Флоренский становится священником. Для него это был совершенно естественный шаг — крупный ученый, он хотел служить церкви максимально полным образом. Он преподает в Духовной академии историю философии, редактирует «Богословский вестник», во время Первой мировой — служит в санитарном поезде обычным санитаром. Параллельно умудряется заниматься не только философией и теологией, но и генеалогическими изысканиями своего рода и своей любимой фотографией.

Революцию о. Павел встретил как фаталист. Ему многое было заранее ясно в ее безумной насильственной стихии. Тем не менее он даже не попытался эмигрировать. Наиболее емко причину этого описал о. Сергий Булгаков, близко знавший Флоренского: «Он нашел для себя обетованную землю у Троицы Сергия, возлюбив в ней каждый уголок и растение, ее лето и зиму, ее весну и осень... Конечно, он знал, что может его ожидать, не мог не знать, слишком неумолимо говорили об этом судьбы родины, сверху донизу от зверского убийства царской семьи до бесконечных жертв насилия власти. Можно сказать, что жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Парижем, но он избрал... родину, хотя то были и Соловки».

Советской власти священники и религиозные философы были, разумеется, без надобности, зато в грамотных инженерах и ученых-практиках большевики нуждались, и весьма. Все 1920-е годы Павел Флоренский очень много работает — как инженер, физик, химик, электротехник. Преподает во ВХУТЕМАСе, участвует в разработке плана ГОЭЛРО, руководит опытно-испытательным производством на заводе «Карболит», редактирует Техническую энциклопедию. Колоссальная эрудиция и уникальная работоспособность помогли Флоренскому выжить в первые годы нового режима. При этом он продолжал считать себя в первую очередь священником и философом.

Флоренского не нужно идеализировать — человек легендарного упорства, он был стоек и в вере, и в заблуждениях. Известно, что во время дела Бейлиса он поддержал сторону обвинения и написал — правда, анонимно — две публицистические статьи откровенно ксенофобского содержания. Будучи по политическим взглядам сторонником теократической монархии, в середине 1930-х написал работу «Предполагаемое государственное устройство в будущем», в котором восхвалял жесткую военную диктатуру как образец идеального общества. Разумеется, настоящая диктатура не любит, когда ее хвалят подобным образом: практически все 1930-е годы Флоренский проводит в заключении и ссылке.

Правда, работает не на лесоповале: в Бамлаге изучает инженерные аспекты строительства в условиях вечной мерзлоты, на Соловках проводит серьезнейшие исследования в области производства йода из морских водорослей.

Увы, Флоренский был обречен и знал это. В одном из последних писем жене с Соловков писал: «Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонениями. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания». Бескорыстная жизнь о. Павла Флоренского оборвалась 8 декабря 1937 года на расстрельном полигоне «Левашовская пустошь» под Ленинградом.