Натюрморты Джорджо Моранди, портрет кисти Амедео Модильяни и коллажи итальянских кубистов, приехавшие в Россию из Италии в рамках последней гастроли знаменитой коллекции Джанни Маттиоли, встретились с «родственными» шедеврами из собрания Пушкинского музея. 26 работ — не самая обширная, но очень представительная и неординарная подборка, позволяющая широкой публике по-иному взглянуть на знакомые имена из истории искусства первой половины XX века — и узнать новые. «Известия» изучили экспозицию, ставшую примером не только межмузейного, но и межгосударственного сотрудничества.
Смешение и перекличкиВыставка «Свободное искусство. Итальянский футуризм из коллекции Джанни Маттиоли» разместилась в Галерее искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков ГМИИ имени Пушкина. Это последнее появление коллекции за пределами Италии — по завершении выставки она окончательно вернется на родину и станет частью собрания миланской пинакотеки Брера. Сейчас же итальянские футуристы удачно заменили собой работы импрессионистов из постоянной экспозиции ГМИИ, которые в данное время уехали в Париж на выставку коллекций братьев Морозовых в фонде Louis Vuitton. Но, поскольку во Францию отправились далеко не все вещи этого периода, прибывшие «в гости» картины было решено перемешать с оставшимися, выстроив своего рода диалоги между странами и конкретными авторами.
Поначалу, когда входишь на второй этаж галереи, привлеченный плакатом с рекламой выставки, испытываешь недоумение: где же новое? Это мы знаем, и то, и то... Оказывается, в первом зале представлена только одна «гостевая» картина — «Город поднимается» Умберто Боччони, а всё остальное — действительно наше, гмиишное: Моне, Синьяк и так далее. Можно было бы поиграть в угадайку, но музей все-таки облегчил восприятие зрителю, пришедшему именно на выставку. Полотна из коллекции Маттиоли отмечены желтыми табличками, тогда как у «местных» они белые.
Но если попадание в первый зал не вполне убеждает, то уже в следующем помещении, где встретились привезенная из Италии «Голубая танцовщица» Джино Северини и «Голубые танцовщицы» Эдгара Дега, идея параллелей начинает вырисовываться более явно, а диалог стилей — увлекает. В самом деле: кубистическая композиция Северини одновременно похожа и непохожа на воздушные образы Дега; а когда замечаешь, что она висит аккурат напротив «Обнаженной» Ренуара, написанной в серо-голубых тонах, становится еще интереснее, и эта перекличка кажется даже более точной. В случае же с еще одним «визитером» — пейзажем Моранди, оказавшимся по соседству с «Акведуком» Сезанна, — и объяснять ничего не надо: сходство изумляет и восхищает. Хотя, казалось бы, насколько далеки друг от друга эти авторы!
Музейный разговорДраматургия экспозиции действительно напоминает что-то вроде знакомства двух людей, один из которых пришел к другому в гости. Сначала посетитель робок, говорит мало и как бы невпопад, но постепенно нащупывает общие темы с хозяином и вскоре позволяет себе уже развернутые высказывания — именно так воспринимается единственный зал, целиком посвященный итальянцам (здесь в желтый — цвет табличек для приехавших из Италии картин — выкрашены даже стены). А в конце встречи эти двое, теперь уже друзья, говорят слаженным дуэтом: в финале пути зритель попадает в пространство, где произведения из коллекции Маттиоли висят по левую руку, а из собрания ГМИИ — по правую. Получается беседа на равных, лицом к лицу.
Италию в этом рандеву представляет прежде всего Джорджо Моранди. И, надо сказать, любимый в России художник раскрывается по-новому: ни одной привычной бутылки, которые мастер рисовал полжизни, здесь нет. Зато есть превосходный цветочный натюрморт 1913 года, изображение вазы с розами 1917-го и «Натюрморт с корпусом часов» (1915), где уже можно заметить движение в сторону фирменного сюжета со стеклянными сосудами.
Еще одна интереснейшая работа Моранди спряталась в зале Дерена. Обращенная к нам спиной загадочная вытянутая фигура будто смотрит на длиннолицых дам с дереновской «Субботы». И сложно сказать, что тут больше удивляет: эстетическая родственность или же сам факт, что Моранди писал еще и портреты.
Вообще, прелесть коллекции Маттиоли, по крайней мере той ее части, что приехала в Москву, — в том, что великие художники представлены в ней нетипичными для их стиля вещами, но при этом первоклассными. Яркий пример — «Портрет художника Фрэнка Хэвиленда» (1914) Амедео Модильяни. Со знаменитыми женскими ню здесь нет ничего общего, кроме особой пластики формы. Но эта работа тем и интересна, что гений здесь экспериментирует.
Дипломатическая миссия живописиЗа неделю до старта выставки это полотно Модильяни демонстрировали в итальянском посольстве — превью проекта символизировало важность участия дипмиссии в организации экспозиции в ГМИИ. На торжественном вечере куратор «Свободного искусства» Елена Степкина охарактеризовала портрет как пуантилистический, с чем некоторые гости поспешили не согласиться. В принципе, это вопрос действительно спорный, но, присмотревшись к лицу Хэвиленда поближе, можно заметить изобилие мелких мазков, характерных для постимпрессионистов.
Впрочем, доминируют в экспозиции все-таки произведения кубистов, и если имена Модильяни и Моранди у нас хорошо известны, то итальянские «пикассо» и «браки» — едва ли. Но это вовсе не говорит о второсортности их работ. Представляя выставку в посольском особняке Берга, директор ГМИИ Марина Лошак заявила, что у Маттиоли нет не то чтобы слабых, но даже просто хороших вещей: только выдающиеся. И с ней можно согласиться.
Чего стоит хотя бы гигантская (более двух метров в высоту!) «Материя» Умберто Боччони — доминанта того самого зала, целиком отданного итальянцам. Мириады геометрических фигур и линий складываются в изображение матери художника, сидящей со сложенными руками. Картину эту хочется долго разглядывать, то подходя ближе, то отходя. И, казалось бы, она самодостаточна, никакой пары из числа «обитателей» ГМИИ для нее нет. Однако завсегдатаи Пушкинского, конечно, вспомнят «Портрет Амбруаза Воллара» — и достроят параллель между этими двумя вещами уже мысленно, поскольку шедевр Пикассо сейчас как раз гостит в Париже.
И других виртуальных перекличек с работами, родными для нас, здесь достаточно. Так, «Меркурий проходит перед Солнцем» Джакомо Балла напоминает о русском кубизме из Третьяковки, а его же «Текущие линии + динамические последовательности» смотрят уже во вторую половину XX века, предвосхищая кинетизм Франциско Инфанте-Араны и Вячеслава Колейчука.
Случайно или нет, но выставка, рожденная в диалоге между итальянскими и российскими институциями, сама стала метафорой диалога — в искусстве, в пространстве истории. И достигнутое финальное «взаимопонимание» между работами, как и сам факт того, что в условиях пандемии проект состоялся, внушает надежду.
