Одним из болезненных и трудноразрешимых вопросов в зоне СВО сегодня остается поиск пропавших людей. Многие семьи оказались разъединены. Тысячи родственников и близких до сих пор не знают о местонахождении друг друга. Число пропавших без вести достигает пугающих цифр. Первой и основной организацией, занимающейся решением этой проблемы, стало добровольное объединение «Гражданская позиция», активисты которого более года каждый день выезжают по поступающим заявкам. Сегодня в базе группы находится 15 тыс. имен. Более 3 тыс. человек уже удалось найти. Специальный корреспондент «Известий» провел с волонтерами-поисковиками один день и увидел, как воссоединяются семьи и что такое поиск погибших.
Любые зацепкиШтаб организации находится в Мариуполе. Движение родилось здесь весной 2022 года, когда будущий его руководитель, москвич Александр Дарьев, приезжал, как и многие тогда, в горящий город с гуманитаркой. И во время каждого визита сталкивался с теми, кто разыскивал потерянных близких и просил: «Помогите найти!». Одно потянуло другое, и в мае Александр и несколько местных ребят сосредоточились именно на поиске людей.
— Сегодня у нас есть база в интернете, где каждый может оставить заявку, которую мы обязательно отработаем, — рассказывает Дарьев. — В специальных графах указывается информация: имя разыскиваемого, год рождения или хотя бы предполагаемый возраст, адрес, кто ищет. Важно максимально полно и точно заполнить все строчки, от этого зависит результат. После мы выезжаем на место. Стараемся найти любые зацепки. Если дом разрушен — опрашиваем соседей: где может быть человек, что известно. Делаем обязательные фото и видеоотчеты. Если нет никакой информации — перенаправляем заявки в Красный Крест и МЧС, которые также могут помочь.
Мариуполь, по словам Дарьева, остается городом № 1 по числу обращений. Также в этом списке Волноваха, Соледар, Артемовск, Клещеевка и другие. С Мариуполем ситуация самая сложная: часто не найти концов. А вот по тем же Артемовску и Соледару есть база эвакуированных, которых селили в пунктах временного размещения в ДНР, и отыскать их оказывается проще. Катя Кутепова и Вика Ходченко работают в организации с первых дней. Сами пережили вместе с городом его трагедию, поэтому прекрасно понимают и тех, кто ищет, и тех, кого ищут.
Обе они из одного дома в 23-м микрорайоне. Катя в прошлом воспитатель в детском саду. Вика имела собственный строительный магазин. Катя во время боев пряталась в подвале с родителями. Вика у себя на 9-м этаже, почти месяц не выходя наружу, в то время как вокруг рушились стены и полыхали дома. Говоря о тех днях, девушки вспоминают, как отчаявшиеся жители пытались прорываться из города, выстраиваясь на легковых машинах в колонны, а потом те, кто выжил, возвращались обратно. Как приходилось пить техническую воду из цистерны в котельной. Как пришли российские военные и просили прощения. «За что?» — спрашивали люди. — «За то, что так долго шли…»
«Мама пришла…»Сегодня у ребят в блокноте две заявки. Первая по улице Черноморской, дом 5. «Племянница Женя из Нижнего Новгорода разыскивает в Мариуполе своего дядю — Пимашкина Дмитрия Николаевича, — значится в сообщении. — Возраст ориентировочно 70–74 года».
Выдвигаемся на место — в обычный старый дворик. Вокруг трехэтажки, покусанные снарядами.
На лавочке у нужного подъезда сидит пожилая женщина.
— Ищем Пимашкина. Не подскажете? -— обращаемся.
— Я Пимашкина, — отвечает жительница, имя ее Любовь. — А кто, что?
Объясняем. И Любовь сообщает, что Дмитрий Николаевич, муж ее, умер еще несколько лет назад.
— И сын тоже — Сережа, погиб, — добавляет она, закрывая лицо ладонью. — Прошлым апрелем.
Звоним Жене из Нижегородчины. Долгое время «абонент недоступен». И вот — гудки.
— Алле, алле! — говорит в трубку бабушка Люба. — Женечка, это ты?! — и не может сдержать то ли счастливых, то ли горестных слез.
— А Дима умер, давно умер, — сообщает она печальную весть.
Выясняется, что племянница Женя была в гостях у родственников — дяди Димы и тети Любы — давным-давно, еще в конце 1980-х. С тех пор и не виделись. Какое-то время слали письма друг другу, а потом связь заглохла. И вот сейчас, в дни СВО, племянница, зная об участи Мариуполя, стала разыскивать их. Может, теперь, — говорит с надеждой Люба, которая живет в своей аварийной квартире одна, — как-то удастся повидаться, съездить к ним.
И еще рассказывает историю своего сына.
— Мы с соседями прятались во время боев здесь, в подвале, — 15 человек. А он жил на улице пониже — на Лунина, — перебирает в памяти мать. — 14 апреля шли тяжелейшие бои, дом сына находился в эпицентре сильных обстрелов. Мое сердце почувствовало неладное, и я решила прорываться к нему. Вышла в 7 вечера, вокруг всё горело. Но преодолела только половину пути, дальше автоматчики не пустили. Той ночью меня приютила одна семья. А в 5 утра я снова побежала — под пулями. Добралась! А когда открыла дверь в квартиру — сыночек лежал в крови, раненный в живот, и только прошептал: «Мама пришла…».
Но спасти его не удалось.
«Не забыты»Вторая история тоже совершенно душераздирающая. Заявка пришла из Подмосковья.
«Здравствуйте, — написала женщина волонтерам. — У меня жила беженка из Мариуполя — 73-летняя бабушка Зоя. На днях она умерла — прямо на моих руках. Сердце. В марте 2022 года она потеряла после обстрела разом дочку Жанну и невестку Викторию — их разорвало на части, прямое попадание. Останки невестки вместились в коробку из-под обуви, дочки — в ящик из-под картошки. Она похоронила их под яблонькой в своем дворе. И я пишу вам, чтобы узнать: произошло ли перезахоронение несчастных? Если нет, беспокоюсь, что уйдут девочки в небытие, коробки сгниют, и никто о них больше не узнает. Помогите, камень висит на душе!».
Путь наш лежит на улицу Пионера Балабухи. Долго петляем среди частного сектора в поисках нужного дома. Наконец, находим. Гадать не нужно: за одним из заборов сожженный остов. Район выглядит нежилым, к кому обратиться?
— Даже в самых безвыходных на первых взгляд ситуациях часто находится ниточка, которая выводит нас к искомому, — говорят мне поисковики, пока мы стучимся в калитки.
И люди находятся.
— Сказать ничего не можем, — разводят руками одни и направляют к соседям. — Спросите там!И так по цепочке выходим на Татьяну — энергичную молодую женщину, которая живет в конце улицы. «Знаю, расскажу» — она помнит и тот страшный день, и знает о судьбе погибших женщин, с которыми дружила.
Отворяем ворота, заходим внутрь покинутого двора. Под ногами — черепки шифера, сгоревшие балки, кирпичи.
— Вот здесь их разорвало на части, — ведет нас по тропинке Татьяна. — От Жанны обугленное тело осталось. От Виктории — лопатка, клок волос и цепочка.
И рассказывает, что трагедия произошла в 9:30 утра 9 марта. Женщины в это время готовили на улице завтрак — манную кашу и оладьи для детей. Сами ребятишки и та самая бабушка Зоя прятались в подвале. Сначала ударил танк. А потом полетели «Грады».
Доходим до фруктового сада и до той самой яблони, о которой написано в письме-заявке. На дереве нет плодов. А у подножия его виднеется черная ямка.
— Вот здесь мы их прикопали, — говорит, сжимая губы, соседка.
— А эксгумация, перезахоронение были? — спрашивает Александр Дарьев.
— Были, — отвечает Татьяна. — Я обратилась в прокуратуру, как только представилась возможность. И участвовала потом в опознании останков — того немногого, что сохранилось. Это страшно, конечно. Перезахоронили их на городском кладбище. Номер мне известен. Дети, оставшиеся в живых, сейчас за границей у родственников. Мы переписываемся.
И добавляет: «Спасибо вам большое за неравнодушие и участие. Передайте в Подмосковье: погибшие не забыты!».