Более полусотни работ главного фотографа-авангардиста XX века, дополненных его бытовыми вещами, — уже весомый повод прийти на выставку «Родченко. Личное», открывшуюся в центре конструктивизма «Зотов». Но еще привлекательнее проект становится, если знать, что представленные снимки отобрал сам автор, сказав: «Это то, что остается после меня». «Известия» оценили выбранный ракурс.
В кадре и за кадромАлександр Родченко, пожалуй, самый известный отечественный фотограф. И уж точно самый часто выставляемый. Сколько было экспозиций с его снимками — подсчету не поддается. И в этом плане каждый новый такой проект — риск. Чем завлечь зрителя? Как убедить его посмотреть то, что он в том или ином варианте наверняка видел не раз?
Еще смелее кажется идея ограничить жанровый диапазон фотографиями. В последнее время всё чаще и чаще выставляют живописные произведения Родченко, который во второй половине 1910-х оказался в своих экспериментах не менее радикален, чем Казимир Малевич. Любят кураторы и его прикладные (хотя не менее новаторские) вещи — коллажи, рекламу и тому подобное. Всё это, кстати, прежде демонстрировали на групповых выставках в «Зотове». Теперь же — оставлено за кадром.
Основа нового проекта — 58 фотографий, когда-то отобранных самим Родченко. В 1990-е наследники фотографа решили сформировать из них две музейные серии «Портфолио» и сделать в лаборатории мастера тираж (35 экземпляров) новых серебряно-желатиновых отпечатков в оригинальном авторском формате. Снимки были наклеены на плотную светло-коричневую бумагу с неровными «рваными» краями.
«Для представления фотографий мы следовали идеям Родченко и использовали способ крепления отпечатков на листе бумаги с тиснением. Он часто сам так монтировал свои небольшие (18×24 см) и более крупные (до 40×50 см) отпечатки для отечественных и зарубежных выставок 1920-х и 1930-х годов», — отмечал Александр Лаврентьев, внук Александра Родченко и Варвары Степановой.
Ранее их демонстрировали неоднократно — в том числе Галерея братьев Люмьер вместе с фондом Still Art, владеющим работами и наследника Родченко, участвовавшая в организации новой выставки. В «Зотове», однако, есть две оригинальные особенности экспонирования. Во-первых, само пространство. В круглом зале стенды из белых стальных сеток расходятся из центра, как лучи. Зритель может начать с любого из этих «лучей» и любым закончить. И во-вторых, снимки дополнены личными вещами Родченко и Степановой — начиная с кожаного пальто (в нем художник запечатлен на фотографии-кинопробе к «Генеральной линии» Эйзенштейна) и заканчивая деревянным пресс-папье, карандашом и письмами супругов.
Личный взглядИдея понятна и подчеркнута названием проекта: сместить фокус на личность Родченко, напомнить, что хрестоматийные образы создал живой человек — любивший, друживший, общавшийся с такими же, как он, молодыми реформаторами искусства. Тексты, сопровождающие портреты Владимира Маяковского, Сергея Третьякова, Лили Брик, Николая Асеева и других деятелей культуры 1920-х, предлагают посмотреть на них как на товарищей Родченко, а не просто случайных моделей или персонажей из школьного учебника.
Но вот мы видим хрестоматийные кадры с балконами дома на Мясницкой, пионером, трубящим в трубу, женщиной с ребенком на лестнице (удивительный «ритм» ступеней одновременно оказывается жутковатой рифмой к одесской лестнице из «Броненосца «Потемкин»!) — и личное неизбежно отходит на второй план. Сколько уже было сказано о необычных ракурсах Родченко, его авангардной геометрии, переосмыслении опыта супрематизма в приложении к фигуративному искусству — а лучшие работы художника по-прежнему завораживают и притягивают взор.
Как и его современник Дзига Вертов, Родченко смог соединить самые смелые формальные эксперименты с живым дыханием раннесоветской жизни. Динамику линий, движения — с динамикой самой эпохи. Но если Вертов работал в кино и его ключевым инструментом стал монтаж, Родченко остался верен статичному жанру фотографии, сумев, однако, привнести сюда ничуть не меньший драйв. Показателен не самый известный (по сравнению с вышеперечисленными хитами) снимок «Скачки» 1935 года. Стремительно несущиеся лошади с наездниками — то, что бросается в глаза сразу. Однако невероятную внутреннюю устремленность рождает не только сюжет, но и направленность линий, и расположение объектов в кадре, и даже чуть съехавший фокус.
Снимок эпохиВообще в этой коллекции ценителям искусства интереснее, конечно, не то, что все и так знают, а менее раскрученное, может даже, не столь типичное для Родченко. Например, восхищающая своим лиризмом работа 1937 года «Полевые цветы»: девушка положила голову на стол, рядом с вазой, в которой букет. И композиция, выразительность которой усиливается еще лучом света, пересекающего фигуру героини, вдруг обретает восточное звучание. Кажется, что перед нами японская красавица с головным убором-икебаной.
Ну а фотография «Водитель» 1929 года скрывает секрет — селфи: художник со своей лейкой отражается здесь на заднем плане в круглом зеркале автомобилиста (мотоциклиста?). В кадр еще попадает курительная трубка — и хотя с точки зрения содержания она тут совершенно лишняя, композиционно этот элемент очень кстати. Да и обаятельная эксцентричность образа возрастает в разы.
«Родченко. Личное» не претендует на открытие. Но составившие ее серии хочется сравнить с одной из великих классических симфоний, которую можно и нужно исполнять снова и снова — потому что в каждом новом месте (музейном) и контексте (историческом) она будет восприниматься по-новому и каждое следующее поколение увидит в ней что-то свое. Есть ли здесь какая-то актуальность именно для наших дней? Пожалуй, ведь Родченко снимал такой же стремительно меняющийся мир — в первой половине 1920-х страна переживала один из самых драматичных периодов своей истории. И этот пульс истории в фотографиях Родченко прекрасно чувствуется. Однако кто-то может счесть подобные параллели натяжкой. Да и, по большому счету, это не так уж важно. Великое искусство на то и великое, чтобы быть интересным всегда — вне зависимости от времени и пространства.
