Один из самых больших оригиналов в истории кинематографа, классик немецкого кино Вернер Херцог в своих мемуарах предстает прежде всего как авантюрист, не ищущий легких путей: если бы судьба стелила перед ним мягкую ковровую дорожку, он, наверное, сошел бы с ума от скуки. Где-то уже на середине книги, которую автор обещает оборвать на середине фразы (и обещание выполняет), Херцогу приходит в голову очень наглядная метафора: «Многое в моей жизни кажется мне словно бы танцем на высоко натянутом канате, при этом я не замечаю, что справа и слева от меня зияет пропасть». Критик Лидия Маслова представляет книгу недели — специально для «Известий».
Вернер Херцог«Каждый за себя, а Бог против всех»Москва: Индивидуум, 2023. — пер. с немецкого О. Асписовой и Е. Соколовой под ред. В. Зацепина. — 384 с.
Способность не замечать многого, что напугало бы и остановило более заурядного человека, — пожалуй, наиболее характерная черта, которая прорисовывается в процессе чтения этих мемуаров, стремительного и захватывающего, как лыжный спуск с крутой вершины (горнолыжная тема — одна из любимых у Херцога как в кино, так и в жизни). Название книги «Каждый за себя, а Бог против всех» автор уже использовал для фильма 1974 года о загадочном немецком подростке-подкидыше Каспаре Хаузере, которого Херцог определяет как «единственного в своем роде исторического персонажа». По признанию режиссера, его всегда интересовало чтение знаков, которыми полна окружающая действительность, «чтение мира в самых разных аспектах». Прежде всего именно этим ценен для него случай Каспара Хаузера, который «только подростком попадает в общество, как если бы он свалился с луны и не подозревал ни о деревьях, ни о домах или облаках и не имел понятия о языке и о том, что существуют другие люди помимо него самого».
Да и сам Херцог порой, вроде Каспара Хаузера, производит впечатление инопланетянина, свалившегося из другой галактики, — в смысле отсутствия обычных человеческих резонов, опасений, предрассудков и мыслительных шаблонов. В главе, посвященной школьным годам в Мюнхене, он дает определение интеллекта, параллельно отмечая нестандартное устройство собственной головы, мешавшее его хорошей успеваемости. Да и вообще сделавшего из него вечного самоучку, не слишком верившего сначала в общеобразовательную школу, а позже — ни в какие киношколы: «Интеллект — это всегда связка целого ряда качеств: абстрактного, логического мышления, языковых способностей, комбинаторики, памяти, музыкальности, умения чувствовать, ассоциативного мышления, таланта планировать и так далее без конца, но у меня связка эта была сплетена каким-то особенным образом».
Свое повествование Херцог строит вокруг коллекции необычных персонажей, составляя список завораживающих его удивительных личностей. Начинает он с кумира своего баварского детства Зигеля Ганса, силача-лесоруба из Захранга — родной деревни Херцога. Там почти все занимались контрабандой, включая и мать маленького Вернера, а не только богатыря Ганса, протащившего из Австрии бочку топленого масла. Самый же его нашумевший подвиг был связан с контрабандой 98 центнеров кофе.
Нескольких своих героев Херцогу удалось сделать и героями фильмов — например, Вальтера Штайнера, гениального прыгуна на лыжах с трамплина, чья история запечатлена в фильме «Великий экстаз резчика по дереву Штайнера», или Юлиану Кёпке, единственную пассажирку, выжившую после крушения самолета в перуанских джунглях в декабре 1971 года. Только по ряду случайностей на его борту не оказался сам Херцог, воспевший мужество Юлианы в документальных «Крыльях надежды».
Есть в херцоговском почетном списке и древнеримские военачальники: «Фабий Максим для меня самый главный из моих героев, даже главнее Зигеля Ганса, а после Зигеля Ганса сразу идет Ганнибал», и египетский фараон Эхнатон, «который ввел раннюю форму монотеизма за полтысячелетия до Моисея». С Эхнатоном связан шикарный анекдот: в середине 1970-х на Каннском кинофестивале ливанец Жан-Пьер Рассам, спродюсировавший скандальную «Большую жратву» Марко Ферерри, предложил Херцогу сделать фильм вместе. На вопрос продюсера, о чем бы ему было интересно снять, режиссер, не моргнув глазом, сказал: «Об Эхнатоне». В ответ, как вспоминает Херцог, Рассам «выплеснул только что открытую бутылку шампанского на выложенную плиткой террасу отеля «Карлтон», заявив, что оно выдохлось, и послал за новой», а потом выписал новому партнеру чек на миллион долларов для подготовки фильма. Байопику об Эхнатоне, увы, не суждено было появиться, но чек, так никогда и не предъявленный в банк, долго висел у Херцога дома, приколотый булавкой к пробковой доске, и пережил самого Рассама.
Таких гламурных историй из фестивальной жизни в книге гораздо меньше, чем рассказов о превратностях съемок, деньги на которые редко доставались Херцогу с такой же волшебной легкостью, как в вышеописанном эпизоде. Впрочем, отсутствие денег никогда не казалось препятствием этому режиссеру, который свою первую кинокамеру просто украл на складе технического оборудования Института кино и телевидения: «Думаю, институт так никогда и не заметил, что одна камера пропала. Я не считал это кражей — иначе говоря, я счел своим естественным правом использовать камеру по ее прямому назначению».
Будь то попытка пробраться из Мексики в Гватемалу без визы, переплыв реку метрах в двухстах от границы, или постановка оперы, с которой он никогда раньше не имел дела, Вернер Херцог никогда не задается трусливым вопросом, насколько вообще осуществима та или иная его идея. Впервые выступая в качестве оперного режиссера (в болонском «Театро Коммунале» над незаконченной оперой Ферруччо Бузони «Доктор Фауст»), Херцог подумал, как было бы здорово, если бы занавес открывался уже на увертюре, при этом сверху сваливался рабочий и «улетал в бездну», скрываясь в облаках над самой поверхностью сцены: «Мне хотелось, чтобы даже оркестранты на мгновение усомнились: мы и в самом деле видели это? Не случилась ли какая-то авария? Куда он исчез?»
Можно представить себе лица театрального руководства, которое намекнуло новому режиссеру, что нанимать каскадеров дороговато, после чего Херцог вызвался выполнить трюк лично. Вывихнув шею во время испытаний при падении на надувной матрас с 12-метровой высоты, режиссер от идеи все-таки отказался, но наверняка остался в уверенности, что попробовать в любом случае стоило. Отдельно подкупает в Херцоге то, что после очередного приключения, которое не совсем достигло своей цели (или совсем не достигло), он всегда охотно признает: мол, идея была действительно глупая и даже опасная, но в этом признании явно слышны нотки удовольствия от самой попытки ее все-таки осуществить.
Удачным дополнением к этим пританцовывающим над пропастью мемуарам представляется путевой дневник «О хождении во льдах», который выходит на русском одновременно с воспоминаниями и посвящен пешему походу из Мюнхена в Париж, предпринятому Херцогом с 23 ноября по 14 декабря 1974 года в ритуально-магических целях. Узнав, что 80-летняя легенда кинокритики Лотте Айснер, которую режиссер считал одним из своих наставников, тяжело заболела, он внезапно проникся уверенностью, что если он дойдет до нее пешком, она не умрет. Результатом стало не только спасение «Айснерши» (так нежно называет Херцог покровительницу «нового немецкого кино»), но и своеобразное, увлекательное и довольно интимное чтение, изначально не предназначавшееся для посторонних глаз.
