«Никита Михалков очень долго со мной боролся»

Культура и рынок — несовместимые понятия, у них разные задачи, уверен Николай Бурляев. Актер и режиссер считает, что государство должно тратить на искусство столько же, сколько на оборону. Не признает Малевича художником и уверяет, что готов быть чернорабочим. Об этом народный артист рассказал «Известиям» накануне своего 75-летия.

— Николай Петрович, почему для интервью вы выбрали такое необычное место — в поле у храма?

— На природе всегда приятней говорить. А на фоне храма, куда приходил Чехов, тем более.

— Когда вы отмечали 70-летие, говорили, что лет через пять-десять фестиваль «Золотой витязь» будут показывать так же, как церемонию вручения «Оскара». Еще есть время или ваши прогнозы изменились?

— Даст Бог. У меня есть еще время, но у государства — уже нет. Пора предпринимать очень серьезные шаги, издавать закон о выведении государственной культуры из рынка. Потому что культура и рынок — несовместимые понятия, у них разные задачи. Нужно прибавлять финансирование. Культура должна иметь бюджет, равнозначный министерству обороны. Потому что культура — это главная оборона, оборона души. Если мы потеряем душу, кого будет защищать наша доблестная армия? Духовных мутантов.

И самое главное. Пора на уровне президента принимать закон о государственной идеологии. Если вас это слово пугает, его можно заменить на мировоззрение. Принятие закона в прах превратит всё то, что считается элитой, звездами, вся эта попса, эти «черные квадраты».

— Вы не приемлете Малевича?

— Понимаю, что когда я трогаю «Черный квадрат», то либералы будут обвинять меня: «Ах, вот он какой, как относится к Малевичу!» Да, не к Малевичу, а к понятию «искусство». А оно или есть, как у художника Александра Иванова (автор «Явления Христа народу». — «Известия»), или нет его, как у Малевича.

— Это будет частью вашей программы? Появилась информация, что вы планировали баллотироваться в Госдуму. Расширение сферы деятельности позволит вам транслировать мысли на высоком уровне.

— По сути, я всегда был человеком необщественным. Но жизнь и Господь подталкивают на активные действия. Поэтому я уже много лет пытаюсь бороться за душу человека. И этот бой я веду своим форумом «Золотой витязь», которому в этом году исполнилось уже 30 лет. Без культуры не будет у нас жизни.

— Вы примкнете к какой-то партии?

— Я принципиально непартийный. Потому что примыкать к какой-то партии — значит с кем-то враждовать. А я не хочу этого, я за объединение. Как завещал нам Сергий Радонежский: «Любовью и единением спасаемся».

За всю мою жизнь я видел разных министров культуры — от Фурцевой до Любимовой. Но и тогда, в СССР, и сейчас, в нашей новой России, к культуре отношение по остаточному принципу.

— Не так давно Никита Михалков представил на сцене Большого театра премьеру спектакля «12» по мотивам своего же фильма. Хоть вы не театральный актер, но сыграли в постановке одну из главных ролей. Нам еще стоит ждать от вас каких-то экспериментов? Вы готовы к неожиданным предложениям?

— Да я, как пионер, всегда готов! Но новые шаги должны быть в правильном направлении. Когда Никита Сергеевич предложил участие в «12», я вспомнил, что еще 55 лет назад мы с ним в Щукинском училище делали спектакль «Двенадцать разгневанных мужчин». Он был постановщиком. На этой своей студенческой работе Михалков и становился режиссером. Уже тогда он заявил о себе. Поэтому я дал согласие участвовать в новой его постановке. Мне было интересно, каким стал друг моего детства. Хотя, естественно, я вижу его огромный рост все эти полвека. Но сейчас я его открывал заново.

Правда, я не люблю репетиции. Мое существо органически против них. По шесть часов сидеть и что-то прогонять вполсилы — не для меня. Но эти несколько месяцев ежедневных репетиций открыли мне друга совершенно с иной стороны. Я увидел, что он вырос не только в глубокую личность, но и стал, возможно, последним режиссером, который всё понимает про кино и театр, знает все системы — от Станиславского и Чехова до Вахтангова. А еще — имеет свою. Система Михалкова — она особая. Никита Сергеевич умеет открывать в актерах существо.

Поначалу я думал: как он вытянет из ребят — выпускников своей академии идеал? А он им рассказывал библейскую истину: от избытка сердца говорят уста. И этого он добивался и добился, хотя рисковал. Но Михалков всегда рискует, потому что все ждут его провала, а он не случился. После спектакля Большой театр поднялся и аплодировал новой победе Михалкова.

— Чувствуете причастность к ней?

— Я отдаю лавры победителя на 90% ему. Поскольку Никита Сергеевич смог справиться с 11 актерами, и со мной в том числе. Михалков очень долго со мной боролся и общался так, как никто в жизни. Мог прикрикнуть: «Коля, ты просрал монолог!» И я мог обидеться, но понимал, что он прав. Умерял гордыню и пытался сделать то, что от меня ждал Михалков. И он меня победил, добившись того, чего хотел.

— Вам не раз приходилось убеждать режиссеров, что роль именно ваша. А где же тогда смирение?

— Дело в том, что я не столько актер, хотя умею это делать, сколько писатель, поэт и режиссер. Поэтому я мыслю своими категориями, установками, философией. Если я чувствую, что роль мне не близка или противоречит моим устремлениям, я отказываюсь от этого или требую переписать роль. И такое уже было в моей практике. Но бывает, я сердцем понимаю, что это моя роль, как было в «Военно-полевом романе» Петра Тодоровского. Я ждал этой роли всю жизнь. Она помогла открыть, что мне ближе по существу. И тогда я сказал режиссеру: «Заканчивайте пробы. Эту роль я никому не отдам».

— С вами тяжело работать?

— Со мной очень легко работать. И Никита Михалков мне говорил: «Коля, ну у тебя и терпение. Ты — боец». Когда я понимаю, что правда за режиссером, надо просто пойти за ним. Тогда я работаю как чернорабочий.

— Когда вы приезжали на съемки «Андрея Рублева» из Геленджика, Тарковский ругал вас, чтобы вы быстрее настраивались на роль. Вам близок такой подход к работе?

— Я люблю Тарковского всей душой. Он со мной рядом каждый день. Я всегда молюсь об Андрее моем дорогом. Но своим ученикам говорю, что метод, который избрал Тарковский в работе со мною, неправильный. Он очень жестко общался со мной. Если бы была любовь и доверие, я бы еще больше открылся в этой роли. Надо работать как Михалков — с любовью к тем, кто рядом с тобой. Потому что они отдают свое время. Подчиняют всё свое существование твоему замыслу.

— Вы встречались с архимандритом Алипием (Вороновым). Что он вам говорил?

— Он был настоятелем Псково-Печерского монастыря, поднял его из руин. Когда его направлял туда духовник, то говорил ему: «В одну руку ты берешь скипетр, в другую — тряпку для дерьма и работаешь».

Когда Алипий стал моим духовником, я приезжал к нему в Печору. Он ветеран Великой Отечественной войны. Удивительный человек, прошел рядовым до Берлина. Генералы боялись его, потому что им казалось, что он видит их насквозь. После он стал художником. Но когда мы с ним общались, он не показывал мне свои работы. А после его смерти я увидел потрясающие иконы. Он подарил мне Библию, которую прочел раз десять. То, что было важно для меня, подчеркивал. Я уже тогда примерялся к своим режиссерским работам. И брал что-то в свои фильмы.

Алипий повесил на меня золотой крест 1861 года. А еще сказал: «До 30 лет будет просто. А дальше — трудно, но ты парень сильный, одолеешь».

— Начиная свой фестиваль «Золотой витязь», вы отправились к старцу Науму в Троице-Сергиеву Лавру за благословением. И он тогда вам ничего определенного не сказал.

— Тогда к нему многие ездили. Меня предупредили, что старец жесткий и может отшить. И я ехал безнадежно. Да и 1991 год, кругом развал. Какое кино? Я ждал, что он погонит, а он ответил: «Попробуй. Получится — так получится, не получится — уходи». И я попробовал.

Любое творчество и любой твой поступок — это отлитие колокола. Помните новеллу «Колокол» в «Андрее Рублеве»? Почему она гениальна? Потому, что два молодых человека, сценарист Андрей Кончаловский и режиссер Андрей Тарковский, сделали ее о самих себе. Для Тарковского это тоже своего рода отлитие колокола, он ведь не знал, получится или нет.

Когда я в 14 лет с ним познакомился на съемках «Иванова детства», подумал: передо мной гений! А потом позже прочел у него, что режиссером он почувствовал себя, лишь сняв «Иваново детство». Фильм получил множество премий по всему миру, в том числе «Золотого льва» в Венеции.

Вот и свой фестиваль я делал по наитию. Я же не знал, получится он или нет. Никогда этим не занимался прежде. И это был мой «колокол». Он мог и не зазвонить, но с молитвами старца Наума, благодаря поддержке патриарха Алексия и митрополита Кирилла всё стало получаться.

— С вами может работать и дружить человек неверующий?

— Конечно да. Вера — понятие сокровенное. При Госкино я выпустил первый курс православной авторской режиссуры. У меня учились люди самых разных религий и национальностей, среди которых были кореец, еврей и таджичка. Никто из студентов не сопротивлялся новым знаниям. Я возил их в Духовную академию на лекции лучших профессоров. К концу нашего курса я узнаю, что эти трое крестились. Я от них этого не требовал.

— Вы подводите итоги своей жизни или идете вперед не оглядываясь?

— Однажды мне был показан тот прекрасный, горний мир, куда мы со временем должны будем перейти. Я уже был там, поэтому у меня исчез страх смерти. И тогда я написал такие строки: «Пусть неполно знание — я не унываю. // Когда срок настанет, больше я узнаю». Итогов на земле душе не подвести. Ах, если бы вы знали то, что я знал там! Ну, какие итоги… Так, что-то подсчитываю, сколько форумов провел за 30 лет — около 150, сколько книг написал. Это всё разминка. Главное — впереди.