«Моя «Легенда № 17» спасала людям жизнь»

«Я герой противоречивый», — говорит о себе режиссер Николай Лебедев. У него масса наград, а его фильмы ставили рекорды в прокате. Однако он считает, что «Оскар» вряд ли может быть жизненной целью, потому что счастье не в этом, а в том, чтобы картины западали зрителям в душу и меняли их судьбу к лучшему. Режиссер готов работать даже в собственный юбилей. «Известия» застали Николая Лебедева за монтажом первой игровой полнометражной ленты о Нюрнбергском процессе и расспросили его об этом новом фильме, а также о том, что его волнует помимо кино.

— Николай, 16 ноября — дата, когда вы становитесь круглым отличником: вам исполняется 55 лет.

— Какой ужас! (Смеется.)

— Что в вашем жизненном аттестате? Там только отличные оценки? Или, может, вы чем-то недовольны?

— Разумеется, я многим недоволен в этой жизни. Но я пришел к осознанию того, что мой любимый Владимир Валентинович Меньшов был не совсем прав, когда сказал, что в 40 лет жизнь только начинается. Она только в 50 начинается! Появляется какое-то чувство свободы, не надо сдавать без конца экзамены, а можно просто жить и делать свое дело. Я получаю большой кайф от жизни! Это неожиданно: ведь раньше я думал, что это будет депрессивное время. Ничего подобного.

— И все-таки: пятерок вам по жизни ставят больше?

— Мне ставят и двойки, и колы. Всякое бывает. Честно говоря, я уже не переживаю по этому поводу, потому что этих низких баллов так много, что всё равно они собираются в какую-то достаточно внушительную цифру, преобразуются в новый и важный опыт.

— Но всё же вы герой положительный.

— Ну как сказать. Я герой противоречивый. (Смеется.)

— О вас складывается впечатление...

— Что я скучный!

— Что вы успешный — ведь вы всё время улыбаетесь. Что с вами приятно иметь дело.

— Это великая иллюзия. Вы не видели меня на съемочной площадке. Там я совсем другой: жесткий, резкий, зубастый, и далеко не всем со мной приятно иметь дело. Профессионалы находят со мной общий язык, а непрофессионалам тяжело.

— Артист — профессия зависимая. Поэтому некоторые из них предпочитают дружить с режиссерами: вдруг в кино снимет.

— Вы уже отметили, что мне достаточно лет — достаточно для того, чтобы отличить искреннее отношение от лести, которую я не люблю. Если я общаюсь с людьми на профессиональном уровне, то мы на нем и остаемся. А если это дружеские связи, то профессия тут ни при чем.

— Вам артисты не смотрят в рот?

— Мне кажется, нет. А что касается зависимости, то Лев Толстой очень точно написал в финале «Войны и мира»: «Необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать не ощущаемую нами зависимость». Это довольно сложно. Актер — очень зависимая профессия. Но и режиссер тоже. И зависит он даже не от продюсеров, а от ситуации.

Успех — понятие эфемерное. Все за ним гонятся и порой становятся суеверными, потому что не понимают, как его поймать. Ты вкалываешь, а успеха может не быть. А иногда не напрягаешься — и вдруг он приходит. Зависимость от этих ветров я, пожалуй, чувствую.

То, что всё в наших руках, — иллюзия. Иногда приятная, иногда глупая. Года полтора назад, с началом пандемии, все поняли, насколько бессмысленно планировать что-либо. Надо быть смиренным, спокойным и упрямым, чтобы двигаться дальше.

— Одним из продюсеров вашей первой картины «Змеиный источник» был Валерий Тодоровский, а главные роли играли Евгений Миронов, Ольга Остроумова и Екатерина Гусева.

— И Дима Марьянов. И Лев Борисов.

— И далее вас на вашем творческом пути сопровождали только топовые герои нашего кинематографа. Как вам удается всегда собрать хорошую компанию?

— Я их зову, а они откликаются.

— Но Евгений Миронов, например, откликается не на все предложения. Он очень избирателен в том, что касается материала.

— Он потрясающий профессионал. Полагаю, на «Змеином источнике» ему было сложно со мной. Потому что я только начинал, а он уже был суперпрофи. Сейчас мы с Евгением Мироновым вместе работаем на фильме «Нюрнберг» и понимаем друг друга с полуслова. Надеюсь, что ему хотя бы вполовину так же интересно работать со мной, как мне с ним.

Люблю талантливых и профессиональных. Стараюсь собрать таких людей в свою команду, чтобы они выкладывались на картине, вкладывали в нее душу, энергию, азарт и по возможности не капризничали. Капризы очень утомляют.

— Часто ли вам отказывали?

— Конечно. Я тоже часто отказываю.

— В отместку или по принципиальным соображениям?

— Это часть моей профессии. Иногда приходится говорить «нет» интересным и выгодным проектам — просто я понимаю, что это не мое. От «Легенды № 17» я отказывался несколько раз. У этой картины было несколько сценариев, все хорошие, но меня они не трогали. А когда появился тот, который был что надо, я тут же за него схватился, и работа пошла.

— То есть фильм «Легенда № 17» мог быть о другом?

— Да. Как я понял на основе этого опыта, историю хоккеиста Валерия Харламова можно трактовать посредством десятков разных сценариев. Внешне вроде бы одно и то же, а вот проблематика всякий раз иная.

Меня зацепила и тронула история взаимоотношений отца и сына — потому что напомнила мой собственный диалог с отцом. А еще для меня была интересна и очень важна линия движения человека к собственной реализации, поиск своего пути. Каждого из нас одолевают внутренние сомнения и терзания, преследуют неудачи. Но кто-то останавливается, а кто-то идет дальше.

— В основу ваших фильмов часто положены реальные истории, и у героев есть прототипы. Встреча с кем из них была для вас подарком судьбы, а кто раздражал своим появлением?

— Про раздражение я говорить не буду. Да, бывало и такое, но к тому моменту я уже понимал, что и кто сколько стоит, и мог смотреть на ситуацию с некой иронией.

Подарком судьбы была встреча с Татьяной Борисовной Харламовой, сестрой Валерия Харламова. Наше знакомство началось, когда она приехала к нам в офис и сказала: «Ну что, судиться будем?» Я не то чтобы опешил, но сказал: «Давайте сначала чайку, что ли, попьем». И мы стали разговаривать — о сценарии, о будущем фильме. А после очень подружились — и продолжаем общаться. Она потрясающий человек, энергичный, эмоциональный, яркий и удивительный.

— «Звезда» — самая титулованная ваша картина. Что для вас важно: когда вашим фильмам дают награды или когда у них по итогам года самый лучший прокат, как у «Экипажа»?

— Награды — это очень приятно, но не в них счастье. И не в прокатных показателях. Для меня больше всего важен зрительский интерес. Если картина западает в сердце, вызывает эмоциональный отклик, то это, наверное, самое дорогое.

Иногда зрители пишут мне, и я понимаю, что это не из вежливости, а их действительно тронуло. Знаю, что «Легенда № 17» даже спасала людям жизнь.

— Каким образом?

— У людей были тяжелые жизненные обстоятельства, и казалось, что всё закончено. Край, а за ним бездна. И вдруг после просмотра картины они резко меняли свою позицию по отношению к происходящему с ними.

На фильме «Экипаж» я познакомился с Марией Уваровской, пилотом «Аэрофлота». Когда я ее увидел, то подумал, что это актриса приехала на пробы. Тоненькая, красивая, юная. Мария стала одним из консультантов картины. Она рассказывала, что у нее были какие-то серьезные трудности в жизни и она уже хотела отказаться от профессии. А «Легенда № 17» заставила ее по-другому двигаться по жизненному пути. Сейчас она командир воздушных судов, совершающих трансконтинентальные перелеты.

— Вы приступали к съемкам по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», но вдруг отказались от проекта. В прессе это связали с тем, что голливудский режиссер Баз Лурман тоже начал работу над романом и вы побоялись конкуренции с ним. Это так?

— Нет, не так. Баз Лурман здесь ни при чем. Я очень люблю эту книгу — и вообще мистику в русской литературе: Пушкина, Гоголя, Алексея Толстого, Жуковского. Был подготовлен большой проект «Мастер и Маргарита». Но случилась проблема с финансированием.

— Может, сам Булгаков отвел вас от этого? Или, возможно, чертовщина какая?

— Возможно, но в чертовщину я не верю. Верю в божественные силы. Мы говорим: «Случай», а мудрец сказал: «Случай — это псевдоним Бога». И я знаю, что высшие силы вмешиваются в наши судьбы. У меня такое происходит достаточно часто.

— Наверно, неслучайно к вам в руки попал и роман Александра Звягинцева «На веки вечные», по которому вы снимаете фильм «Нюрнберг»?

— Мне его принесла продюсер Мария Журомская, когда я делал «Экипаж». Я начал работу над «Нюрнбергом» и остановился из-за «Мастера и Маргариты». Но потом вернулся к нему вновь.

— Александр Звягинцев поднял большой архив документов по Нюрнбергскому процессу. Донести до людей эту историю стало делом его жизни. Насколько глубоко вы погрузились в материал?

— «Я знаю, что я ничего не знаю». Чем больше погружаешься в материал, тем больше открываешь неизведанного. Конечно, я готовился: изучал доступные свидетельства, читал воспоминания современников, документы процесса. Представляю, в какой последовательности сидели на скамье подсудимых обвиняемые.

Возможно, я разочарую кого-то и даже озадачу, но фильм — не о Нюрнбергском процессе как таковом. Вернее, не только о нем. Это не просто хроника судебного заседания. Наша история — про человека, который оказывается в гуще событий, связанных с трибуналом, и мы видим процесс его глазами.

— Сейчас школьники плохо знают историю, да еще на Западе трактуют результаты войны в свою пользу. Возможно, такой авторитетный режиссер, как вы, мог бы стать для молодого поколения источником знаний?

— Я и пытаюсь это сделать. Но вы задели важную и сложную тему. На самом деле в том, что дети слабо разбираются в истории, я не вижу никаких происков врагов. Наблюдаю лишь определенную недалекость. Честно говоря, больше меня смущает то, на каком уровне сейчас в принципе воспитывают детей. И не только школа: этим ведь занимаются и семья, и общество.

Настораживает, что несколько лет назад наша интеллигенция начала сражаться за официальное введение мата в обиход. Для меня это странно. Я родился и какое-то время жил в национальной республике (Молдавии. — «Известия»). Там этим языком пользовались сильно пропитые люди в подворотнях. Не понимаю, чем мат так важен для сегодняшней интеллигенции? Эти три-четыре слова, которые произносятся на разные лады. Я понял бы, если бы ратовали за то, чтобы люди полнее изучали язык Пушкина, Тургенева, Толстого, который они, прямо скажем, не знают. Но ведется сражение за мат!

А еще — за то, чтобы писать без заглавных букв, чтобы не ставить знаки препинания. И результаты уже есть. Читаю книгу — не пост в интернете! — а в ней после слова «кажется» не стоит запятая, не выделяются деепричастные обороты. Пунктуация уже полетела в тартарары. А ведь язык — это отражение нашего способа мышления.

То же самое и с историей. А когда люди не знают, кто мы, зачем и почему происходило то или иное событие, то ими очень легко манипулировать. Хоть советскую школу и ругают, но там давали базовое образование. Нужны ли в жизни знания химических формул? Если говорить про быт, то, наверное, нет. Но это как минимум развивает нейронные связи в мозгу.

Признаюсь, что я чувствую себя ущербным из-за этого гаджета, с которым мы все не расстаемся. Из-за телефона, где сейчас сосредоточились вся наша жизнь и общение. Хотите — верьте, хотите — нет, но я заново учусь читать.

— Как это?

— Очень просто. Беру и читаю интересующую меня книгу. Сейчас такое количество шлака, что ты перестаешь ориентироваться в этом бушующем океане ненужной информации. Но надо как-то прокладывать себе верный фарватер.

В какой-то момент, когда я перестал читать из-за очень большого объема работы, я обеднил себя. Разумеется, речь идет о чтении для удовольствия: профессиональную литературу или книги по теме, которой я занимаюсь в связи с очередным фильмом, я поглощаю в неимоверных количествах.

— Вы никогда не мечтали поработать с кем-то из голливудских артистов?

— (Смеется.) Чтобы он был конкретно голливудский — нет. Главное, чтобы это был хороший артист — и подходил на роль. Там много замечательных актеров: потрясающая Джулия Робертс, Мэрил Стрип, Брэд Питт, Том Круз, Киану Ривз. Но вообще-то я безумно хочу поработать с Алисой Бруновной Фрейндлих. Пока что-то не получается. Еще я был бы счастлив снять у себя Аллу Пугачеву. Хотя она скорее актриса другого жанра.

— Галина Борисовна Волчек всё таила надежду, что Пугачева однажды выйдет на сцену. Пытались ли вы уже пригласить Аллу Борисовну в кино?

— Мы с ней уже обсуждали какие-то проекты, но пока всё еще ищем материал, который бы устроил каждого из нас. Нужно совпадение по ощущениям. Я предлагал ей Сомерсета Моэма, «Театр». Хотел, чтобы Пугачева сыграла Джулию Ламберт. Но она отказалась.

— У вас есть вершина, к которой вы стремитесь?

— Вы говорите про жизненную цель? Не про награду?

— Не про «Оскар». Хотя кто его знает...

— Вот вы это сказали, и вам самой смешно. «Оскар» — это хорошо, как и любой приз, но вряд ли он может быть жизненной целью. У меня теперь другие приоритеты. Хочется делать нестыдное кино, живое, эмоциональное, которое бы действительно волновало зрителей и было бы им нужно. Рассказывать захватывающие истории про настоящих, а не мнимых героев; про нормальных, честных, достойных людей, на которых не стыдно быть похожими. И каждый раз хочется, чтобы новый проект был лучше и лучше. А не сдуваться с тихим писком, как шарик, который прокололи.

Важно сохранить душу и самого себя. А это самое сложное в кино. Да и в жизни тоже.