Амандин Альбиссон репетирует новый блокбастер «Красное и черное» и хочет вернуться к партии Татьяны в балете «Онегин», которую считает одной из лучших в своей карьере. Она не отказывает себе в удовольствиях и вслед за Оскаром Уайльдом считает, что лучший способ преодолеть искушение — это предаться ему. Об этом этуаль балета Парижской оперы рассказала «Известиям» между репетициями нового балета.
«Танцовщикам было не по себе»— Вы завоевали в Москве главный балетный приз «Бенуа де ла Данс» — правда, со второй попытки. Тем не менее справедливость восторжествовала?
— Два года назад меня впервые номинировали с «Дамой с камелиями» на этот приз, но его присудили другой артистке. Сейчас всё сложилось удачно. Для меня «Бенуа де ла Данс» очень важен как международное признание миром танца, для которого он равноценен кинематографическому «Оскару». Мы поделили приз с Екатериной Крысановой (прима-балерина Большого театра. — «Известия»). Она получила его за «Жизель» в редакции Алексея Ратманского, я — за современную постановку Матса Эка «Кармен». Нет, мы не ревнуем, потому что обе заслужили победу, которая нас объединяет.
— Вы уже танцевали на сцене Большого?
— Первый раз два года назад на гала-концерте в Большом мы с Эдвином Ревазовым (премьером балетной труппы Гамбургского оперного театра. — «Известия») исполнили па-де-де из «Дамы с камелиями». Второй раз выступала совсем недавно в «Жизели». Волнительно выходить на легендарную сцену, на которой выступали балетные боги и богини. Вдохновляет, что зал не равнодушен, бурно на всё реагирует, сопереживает, радуется, волнуется, и ты переживаешь вместе с ним.
— Пандемия, которая еще не сказала последнего слова, стала для вас тяжелым испытанием?
— Я прошла через несколько этапов. Вначале отнеслась к ковиду относительно спокойно, не паниковала, видимо, не понимала до конца масштабов нагрянувшей беды. Скорее была нетерпелива, меня тяготила неизвестность, неопределенность, хотелось быстрее вернуться в театр. На конкурсе «Бенуа де ла Данс» мы обсуждали балетные новости с Евгенией Образцовой, с которой делили гримерку в Большом театре. Она рассказывала, что русские артисты не прекращали выступать. Напротив, в Париже мы первые месяцы сидели дома на карантине, пытались поддерживать форму экзерсисами на кухнях, в коридорах и на лестницах.
Только в сентябре прошлого года вернулись в театр на балетные классы и репетиции. Ждали открытия театров, которое бесконечно откладывалось. Поэтому я пребывала в состоянии фрустрации. Несколько представлений дали для трансляции в пустом зале. Танцовщикам было не по себе. Спектакль психологически тяжело играть без зрителей. В итоге выступления на сценах Оперы Гарнье и Оперы Бастилия начались только в последних числах мая, а залы стали полностью доступными для публики лишь с конца июля.
«Классику лучше танцевать молодой»— «Когда Амандин Альбиссон выходит на сцену, сразу видишь, что она артистка Парижской оперы», — отмечала в беседе с «Известиями» директор вашей балетной школы Элизабет Платель. Какие партии больше всего способствовали вашему становлению балерины?
— Прежде всего Татьяны в балете Джона Кранко «Онегин». Это моя первая драматическая роль, после которой меня в 25 лет произвели в этуали. Для меня также очень важны были нуреевская постановка «Спящей красавицы», «Болеро» Мориса Бежара — пожалуй, самая трудная в моей жизни и «Дама с камелиями» Джона Ноймайера. Это изумительно красивые спектакли, которые увлекают и публику, и артистов.
— Какая ваша балетная Татьяна?
— Французская Татьяна, конечно, отличается от пушкинской хотя бы потому, что балетные персонажи воспринимаются иначе, чем литературные. Моя героиня — романтическая натура, открытая, доверчивая, чистая. Она переживает любовную драму, но долг для нее превыше всего. Любовь бывает счастливой только в жизни, но никогда — в балете.
— Вам одинаково интересны и классический балет, и современный?
— Нельзя танцевать всю жизнь только в «Лебедином» или в «Спящей». Репертуар обогащают разные эпохи, постановки, хореографы и артисты. Великие спектакли — это часть нашего балетного наследия и репертуара. Но это не исключает их новых прочтений. Мне нравится переходить от одного стиля к другому. Классику, которая гораздо труднее с технической точки зрения, лучше танцевать молодой. Если на пуантах сорвешь пируэт, публика непременно заметит и вздохнет. Напротив, в современных композициях неудачу можно скрыть. Впрочем, есть очень трудные современные балеты, но зато в них меньше стресса. К тому же многое из них можно использовать и в классике.
— Что ждет балетоманов в будущем сезоне Парижской оперы?
— Событие! На середину октября назначена премьера трехактного балета «Красное и черное» по роману Стендаля. Его ставит хореограф Пьер Лакотт, которому 89 лет. Он еще не окончил работу, но труппа уже репетирует. У меня главная партия госпожи де Реналь. Хотя сейчас классические премьеры — большая редкость, обращение к Стендалю связано с постоянным интересом к классике у артистов, хореографов, зрителей. Я очень увлечена новой ролью — больше всего люблю сюжетные балеты, в которых создаешь образ, а не демонстрируешь на сцене свою технику.
— Есть ли иерархия среди парижских этуалей?
— Танцовщиц-этуалей в нашей труппе сегодня 10. Никакой субординации среди нас нет, разве что порой имеет значение выслуга лет. Есть ветераны, которые в ранге звезды светят уже два десятилетия, а другие — всего несколько недель. У первых больше прошлых заслуг, но перед искусством все равны.
Ранг этуали дает возможность смелее экспериментировать, искать новое. Иногда сами хореографы выбирают артистов для своих постановок. Я никогда не потребую себе ту или иную роль, могу лишь предложить: «Мне бы хотелось станцевать…» Если от какой-то партии хочешь отказаться, дирекция может тебя переубедить в интересах труппы или твоих собственных.
«Я часто создаю себе лишние проблемы»— «Внутри я сталь», — однажды сказала про себя прима-балерина Большого театра Светлана Захарова. А вы из какого металла?
— Про металл не знаю, но в балете, разумеется, надо быть сильной личностью, чтобы постоянно преодолевать стресс, усталость, боль. Нельзя к себе слишком прислушиваться, жаловаться, стонать. Профессия обязывает быть бойцом, а не нытиком. Балет — искусство для стойких телом и духом. Будучи перфекционисткой, я часто создаю себе лишние проблемы. Для меня важна конкуренция не с другими артистами, а с самой собой.
— Характер — это судьба и в балете?
— Человек я решительный и целеустремленный. Насколько помню себя, всегда хотела танцевать. Когда первый раз в шесть лет приехала с мамой из родного Марселя в Париж и увидела Оперу Гарнье, то сразу заявила, что буду выступать в этом театре.
— «Мне хотелось бы оставить след после себя», — сказали вы недавно. Какой именно?
— Моя личная жизнь складывается очень счастливо — вот только что вышла замуж. Однако во время ковида поняла, что без театра, без зрителя ощущаю вокруг себя пустоту. Может, это звучит претенциозно, но пусть останется память о танцовщице Амандин Альбиссон. Хотя я не претендую на то, чтобы меня вспоминали через столетие.
— Вы называете себя эпикурейкой, которой совсем не чужды радости жизни, включая застолья. Разве это совместимо с балетом?
— Еще как! Не лишаю себя никаких удовольствий. Для собственного равновесия и гармонии не следую никакому режиму, не встаю по утрам на весы, чтобы не расстраиваться из-за лишних граммов. Позволяю себе вкусно поужинать с мужем и друзьями. После гала-концерта в Москве до следующего спектакля у меня оказалось 10 свободных дней, которые я провела со своей подругой в Неаполе, дегустировала пасту и пиццу. Следую завету Оскара Уайльда: «Лучший способ преодолеть искушение — это ему предаться».
— Некоторые бывшие этуали жалуются, что после сцены им трудно найти себя, жизнь кажется пресной.
— Такое бывает. Поскольку танцовщицы уходят на пенсию в 42 года, у меня еще есть 10 лет на размышления. Непременно займусь творчеством, которое необязательно будет связано с балетом.
