Логос и рифмы: выставка конструктивизма показала связь слова с искусством

Лозунги демонстраций, речи вождей, выступления поэтов, шрифтовые композиции на обложках книг и даже титры немых фильмов — всё это можно трактовать как часть арт-процесса и в то же время как коллективную попытку выработать новый социальный язык. Выставка «Логос: голос конструктивизма» в центре «Зотов», которая открывается 25 апреля, наглядно показывает, как молодая советская страна «училась говорить» и обретала свой словарь образов. «Известия» в числе первых оценили масштабный проект, занявший всё историческое здание Хлебозавода № 5.

Центр «Зотов» — молодая арт-институция столицы, открывшаяся менее полугода назад проектом «1922. Конструктивизм. Начало». Первая выставка была попыткой разобраться, что же такое конструктивизм вообще и каковы его истоки. В частности, где грань между этим понятием и русским авангардом в целом, учитывая, что большинство имен — общие. Некоторые специалисты даже упрекали кураторов — мол, конструктивизма как такового в экспозиции не столь уж много. Впрочем, не стоит забывать, что едва ли не главным «экспонатом» было само здание: Хлебозавод № 5 на Пресне, уникальное строение 1931 года, отреставрированное так, чтобы сохранить и показать зрителям все исторические периоды его бытования.

Здание, конечно, никуда не делось и по-прежнему остается одной из главных приманок для посетителей, наглядным свидетельством конструктивизма в архитектуре. Но и новый выставочный проект куда более сфокусирован на конкретном стиле, нежели прежний. Немного упрощая, можно сказать, что ранний авангард стремился уйти от реальности, обыденности (отсюда — космизм, абстракция, супрематизм, заумь), конструктивизм же, напротив, как раз нацелен на утилитарность, подчас нарочитую. «Логос: голос конструктивизма» как раз показывает, как слово в самом широком понимании оказывается на службе общества.

Логично было бы в самом начале экспозиции увидеть плакаты, транспаранты и прочие явные проявления логоцентричности. Но кураторы (историк архитектуры Полина Стрельцова, архитектор Анна Замрий, кандидат искусствоведения Екатерина Лаврентьева и культуролог Константин Дудаков-Кашуро) символически начинают путешествие с реконструкции знаменитой Башни Татлина, размещенной напротив стены с кинопроекцией из фильмов Дзиги Вертова. Сегодня мы воспринимаем это сооружение в первую очередь чисто визуально, но сам автор планировал, что внутри должны размещаться информационные бюро, издательство, типография и телеграф. Проще говоря, башня нужна, чтобы распространять слово.

Проект так и не был реализован, а оригинальный макет не сохранился (в холле Новой Третьяковки у лестницы стоит тоже реконструкция, как и в «Зотове»). Но один подлинный артефакт, связанный с башней, до нас все-таки дошел, и на выставке он представлен: это транспарант 1923 года «Ни к новому, ни к старому, а к нужному!», который должен был размещаться на башне. И, конечно, это не единственный объект агитпропа в экспозиции. Плакаты Александра Родченко со слоганами Владимира Маяковского, рекламные фотографии Эль Лисицкого, а еще — речи революционных вождей, доносящиеся из репродукторов. Раннесоветская эстетика здесь подана концентрированно, но не лубочно. И самому зрителю решать: воспринимать ли это всерьез или с иронией, любоваться дерзостью и полетом фантазии или ужасаться росткам тоталитаризма.

Именно Лисицкий и Родченко стали главными героями экспозиции, но оба они представлены не как художники-авангардисты (живописи и станковой графики здесь вообще почти нет), а именно как конструктивисты, создатели нового жизненного пространства. И пусть многие их идеи так и не реализовались — например, из архитектурных проектов Лисицкого воплощение получил только один — типография журнала «Огонек», а новаторский макет комбината «Правда», показанный на выставке, остался лишь в виде фотографии — им удалось нечто более важное: найти те элементы художественного языка, создать ту «азбуку», которой затем пользовались многие другие.

Хорошо видно это по книгам. Их в экспозиции великое множество: от первых публикаций футуристов, датируемых 1910-ми и представляющих собой безудержный полет экспериментаторской фантазии, до альбомов и брошюр 1930-х, уже куда более монолитных и в плане визуального решения (типографика, оформление), и в плане смыслов. Некоторые брошюры, кстати, расшиты и представлены постранично, а кое-какие даже дополнены аудиозаписями авторского чтения (Крученых, Маяковский и др.).

В конечном счете всё многообразие жанров, видов искусства, форматов творческого высказывания на выставке призвано показать как раз это рождение «словаря» новой жизни. И в буквальном смысле (один из залов метафорически представляет избу-читальню и затрагивает такие сюжеты, как реформа орфографии и попытка перехода на латиницу), и в образном: то, что мы сейчас называем дизайн-кодом, появилось в чистом виде именно тогда. Остается оно актуально и по сей день.

Мостик к современному искусству кураторы перекидывают с помощью инсталляции Платона Инфанте, завершающей всю экспозицию. На темную стену проецируется белый крест, в центре которого — реальный белый же шар. На нем сменяются супрематические «лексемы», и создается ощущение, что шар катится по стене, хотя в реальности он закреплен на месте. Аллюзия на работы Малевича и того же Родченко (только раннего, до-конструктивистского) здесь явная. Но можно трактовать арт-объект и иначе: как гимн иллюзии, утопии, созданной для целой страны не без помощи главных героев выставки. Но, признаем, это иллюзия, которой сегодня хочется любоваться.