Валерий Баринов уверен, что Михаил Калашников был гением. Считает, что киноискусство превратилось в фабрику по зарабатыванию денег, а театр — редкое место, где чувствуешь того, кто рядом. Об этом и многом другом народный артист России рассказал «Известиям» накануне выхода в прокат биографической ленты «Калашников», где он сыграл роль прославленного конструктора Василия Дегтярева.
— Валерий Александрович, персонаж в картине у вас интересный, но роль небольшая. Почему согласились сниматься?
— Согласился потому, что снимать его должен был Сережа Бодров – старший. Мы с ним знакомы тысячу лет. Однажды он мне звонит: «Слушай, я начинаю фильм про Калашникова. Ты мог бы сыграть у меня Василия Дегтярева?». Кто такой Дегтярев, я знал прекрасно: талантливейший человек, конструктор оружия, генерал-майор. Личность очень интересная. Я согласился.
Сначала мне сделали костюм, а когда на следующий день надо было выезжать на съемки, вдруг звонит администратор и говорит: «У нас остановка». Сейчас это частая история, я не удивился. Потом работу возобновили, приехал на площадку в Павловский Посад. «Пойдемте, мы вас познакомим с режиссером». — «Что меня с ним знакомить? Я его тысячу лет уже знаю». — «Нет, у нас сменился режиссер». Оказалось, что картину будет снимать Константин Буслов, что артисты будут другие…
— Но вы все-таки не отказались?
— Наверное, нужно было психануть и уйти, ведь мне никто ничего не сказал. Но я уже оделся, загримировался, да и режиссер оказался человеком профессиональным, кастинг неплохим. Правда, форму никто из актеров носить не умеет, но что поделаешь, сегодня это беда всех наших фильмов. Ну и сценарий, как всегда, пришлось немножко переделать — была одна замечательная сцена, которую решили выкинуть. Но я потребовал, чтобы ее вернули, мне пошли навстречу.
Да, действительно, роль у меня небольшая, но совершенно замечательная. Одна только сцена, где Василий Дегтярев просит Калашникова: «Ну покажи мне свой автомат» — уже многое раскрывает в моем герое. Он был не просто гениальный конструктор, но потрясающий психолог, к тому же просто хороший мужик. Сразу понял, что перед ним не просто талантливый мальчишка стоит, а гений. Поэтому он и снял свой автомат с конкурса. Другой бы на его месте мог задавить юнца, но этот пропустил вперед. Только на таких людях Россия и вырастала.
— Калашников для вас — герой страны или злой гений, который создал смертоносное оружие?
— Он гений, и оружие создавал только для того, чтобы защищать Родину. Сделал лучший автомат, прославил себя на весь мир. Калашников, а не Толстой или Пушкин, — самая известная русская фамилия. В этом есть особый смысл, с одной стороны, конечно, очень горький. Действительно, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Но он был честнейший человек, веривший в свое дело.
— В эту эпоху искренне верили даже Сталину.
— Но вы ведь так мало знаете о времени Сталина, как и многие, кто при нем не жил. Сейчас же — раз! — и одной краской все покрыли. В нашей стране почти все семьи пострадали от культа личности, в том числе и моя. Но я-то помню похороны Сталина, хоть и был тогда мальчишкой, — как же я рыдал! Жил в деревне, ходил в деревенскую школу, мы тогда все носили валенки. Когда Сталин умер, был март — еще достаточно холодно, а нам сказали, что все должны прийти в ботинках. Я даже шнурки не мог завязать — так у меня тряслись руки от слез. Потому что умер бог.
Мне, семилетнему мальчишке, второкласснику, казалось, что жизни дальше нет. Это сейчас всем легко говорить: «Сталин — враг». Но, прожив жизнь, я начинаю задумываться о том, мог ли Сталин быть другим в то время? Победили ли бы мы в войне, если бы не он?
Вокруг него всегда было очень много людей, и Хрущев, и Берия, и другие начальники. Кто-то хотел угодить, кто-то — выслужиться. Не один Сталин был виноват в том, что случилось тогда в стране.
Раньше я часто ходил на разные ток-шоу. Однажды, правда, за кулисами, не с экрана, сказал одному политику-демократу, которого уважаю: «Знаешь, в чем ваша, демократов, самая большая вина? Вы еще лет на сто отбили у русского народа любовь к демократии». Придя к власти, они все кинулись воровать. Что такое Сталин? Конечно, это зло. Но, может быть, нам нужен такой, как он?
— Лучше не надо.
— Не хотите? Я тоже против, но ужас в том, что по-другому у нас не умеют и не хотят. Вы говорите, что, мол, при Сталине Дегтярев совершил такой поступок… А сколько было таких поступков во время войны, сколько было героизма? Мы такой народ. Очень точная фраза есть у Жванецкого: «Вот люди — в драке не выручат, в войне победят». Очень часто люди не думали о себе. Но не только потому, что боялись Сталина.
— Сегодня таких людей еще можно встретить?
— Думаю, что в искусстве много тех, кто поступает по чести. Я однажды пробовался на роль в фильм «Агапэ». Снимался он в объединении, которым руководил Вячеслав Васильевич Тихонов, великий наш артист. Снимал Гена Байсак. Туда пробовалось много артистов, но Гена и автор сценария хотели, чтобы играл я.
Сходил на пробы, всё прошло замечательно. Вдруг Гена звонит: «Ты знаешь, Вячеслав Васильевич очень хочет сам играть эту роль, сказал, что завтра будут пробы для него». Я ответил, что понимаю, все-таки он руководитель. Тихонов попробовался, Байсак сказал, что у него получилось просто гениально. Ну что тут поделаешь?
Утром на худсовете утверждают роли. Тихонов оглашает артистов: «Главную роль будет играть Валерий Баринов!» Все обалдели. Я потом не поленился, посмотрел — его проба действительно была гениальной. Но он сказал: «Если буду играть я, главный герой будет спившимся интеллигентом, а если будет играть Баринов, это будет спившийся русский народ».
Понимаете уровень мышления? Он хотел сыграть эту роль, она была, правда, замечательная — я потом получил за нее столько призов! Но он не только отдал ее, но еще и подыгрывал мне за камерой, когда мы снимали мои монологи. А вы говорите — Дегтярев... Тихонов!
— Халтуры в нашем кино много, на ваш взгляд?
— К сожалению, в последнее время редко смотрю наши картины. Но часто бываю председателем жюри кинофестивалей, тогда приходится смотреть всё. Есть хорошие фильмы: «Дылда» Кантемира Балагова — неплохой, «Однажды в Трубчевске» Ларисы Садиловой — достойный. Но они не принесут кассового успеха. А в целом киноискусство превратилось в фабрику для зарабатывания денег.
Было такое понятие при коммунистах — марксистско-ленинская эстетика. Там было очень точное определение: «Искусство — способ познания действительности через художественные образы с целью воздействия на эту действительность». А теперь примените его в отношении современных фильмов. Как они воздействуют на нашу жизнь?
— Поэтому вы всегда переписываете свой текст в сценарии, прежде чем приступить к съемкам?
— Да. Сейчас очень плохо пишут. Мало осталось людей, владеющих диалогом, понимающих, что такое сценарий. Часто режиссеры сами пишут, переписывают под себя, но видно, что литература слабовата. Вот и приходится браться за свои куски самому, чтобы хотя бы звучало органично.
— Просто вы много знаете.
— Если вы беретесь снимать кино, надо знать не много — надо знать всё. Когда снимался в роли Подвойского у Сергея Бондарчука в его знаменитой эпопее «Красные колокола», познакомился с его художником по костюмам Павлом Липатовым. Он знал абсолютно всё в своем деле! Например, снимая «Войну и мир», мог по ментику и пуговицам определить, в каком полку и в какой бригаде служил тот или иной гусар, улан. Вот это был уровень!
Сейчас я просто боюсь смотреть кино. Молодые говорят мне: «Валерий Александрович, смотрели «Т-34»? И я, идиот, 9 мая сел в своем загородном доме перед телевизором с большим экраном и стал смотреть. Пришел в ужас. Перед Новым годом всюду показывали «Союз спасения» — тут тоже приблизительно понимаю, что в ужас приду.
Эти компьютерные снаряды очень похожи на компьютерную же игру. Снаряд летит, врезается в танк — всё это так красиво... Но вы как-нибудь для интереса пересмотрите Бородинское сражение в «Войне и мире», которое снял Бондарчук. Вот где действительно мороз по коже, а снято без компьютеров. Это не значит, что надо отказываться от технологий, но надо добиваться достоверности.
— А когда добиваться? Жизнь несется на таких скоростях, люди не успевают ничего.
— Если у кого и бежит время — так это у меня, человека уже не молодого. Читал книжку Ширвиндта, ему 86-й год, он пишет: «Времени на жизнь оказалось маловато». После 60 оно просто летит. Сегодня пятница, после спектакля лягу спать, а проснусь — уже будет понедельник. Так пролетает жизнь, не успеешь оглянуться. У меня водитель-мусульманин, он по пятницам ходит в мечеть и каждый раз говорит мне: «Я сегодня еду в мечеть» — «Как? Ты же только вчера ходил» — «Нет, уже неделя прошла». Это мы сами толкаем время вперед, всё стремимся куда-то.
В связи с этим я очень дорожу работой в театре. Это место, где большинство людей выключают телефоны, чувствуют дыхание со сцены, дыхание человека, плечо которого рядом. Театр — это редкое место, где всё происходит здесь и сейчас, где живые люди, а каждая оговорка на сцене — это живая оговорка.
МТЮЗ, пока живы Кама Гинкас и Генриетта Яновская, — один из лучших театров Европы. Я иду на репетицию, твердо понимая, что у меня начнется мука, но это сладкая мука. Кама Гинкас — один из режиссеров, который может поставить мне задачу, которую я не могу выполнить. Тогда я начинаю выворачивать из себя всё, чтобы этого добиться… Он один из тех, кто каждый раз открывает во мне то, чего я про себя не знал.
Справка «Известий»
