Композитор Александр Зацепин готов защищать честь русского солдата, может узнать голос Аллы Пугачевой из миллиона других и считает, что за своей мечтой стоит идти на край света. Об этом народный артист России рассказал «Известиям» накануне своего дня рождения. 10 марта ему исполнилось 94 года.
Штурм поезда— Ваши родители не имели отношения к музыке. Да вы и не собирались становиться композитором. С чего всё началось?
— С армии.
— Это же было во время Великой Отечественной войны?
— Да, но на фронт я не успел попасть. В феврале 1945-го меня призвали в армию и из Новосибирска отправили в Омск в полковую школу. В день отъезда я не смог даже к поезду подобраться. Люди штурмовали состав. Пытались ехать на подножках, на крыше. На второй день мы пошли на вокзал со школьным товарищем. Поезд в очередной раз надо было брать штурмом. Тогда друг подсадил меня, и я влез в окно, так и удалось сесть в вагон и доехать до места назначения.
В полковой школе нас готовили в маршевую роту на фронт. Мы на жутком морозе бегали по сугробам, изучали рукопашный бой, учились стрелять. Там я познакомился с одним мальчишкой, который предложил: «Мы завтра уже уходим на фронт. Вас тут еще будут мурыжить. Давай с нами, встанешь просто в строй. Никто и не заметит, что ты новенький». Так и сделал. Но этот номер не прошел. Старшина, отправляя бойцов на фронт, увидел в строю незнакомое лицо и спросил: «А это кто?» — «Солдат Зацепин», — говорю. «Такого нет. Давай отсюда!» И выгнал.
Через пару дней генерал начал отбирать из призывников подходящих ребят в военное училище. «Так, Зацепин, ты поедешь в Тюмень, будешь офицером. Доволен?» — «Нет». — «Как? Ты не хочешь стать советским офицером?» — «Зачем мне в училище? Я хотел на фронт. Разве позорно быть советским солдатом?» — «Молчать! Поедешь, и всё». Меня отправили в Тюменское пехотное училище. Там командиром взвода у меня был Женя Матвеев. Будущий народный артист СССР. Думаю, это знакомство стало толчком к моей профессии. Я же не собирался в композиторы.
— Как вы решились на радикальные перемены?
— В училище была самодеятельность. Так как я окончил музыкальную школу и играл на фортепиано, конечно же, я был активно занят. А в мае нас выгнали на плац, и начальник училища объявил: «Война закончилась!» Всем курсантам дали месяц отпуска. Но еще до отъезда домой в Новосибирск ко мне подошел солдат из музыкальной роты и посоветовал за отпуск научиться играть на аккордеоне и кларнете. «Ну что тебе делать в училище? Война закончилась. Будешь окопы рыть и бегать с винтовкой на учениях. Больше ничего интересного не будет. Тебе бы к нам в музыкальную роту. И вставать рано не надо, и в противогазе бегать тоже».
В Новосибирске первым делом купил трофейный аккордеон и кларнет. И научился играть. Вернувшись из отпуска, обратился к капельмейстеру с просьбой перевести в музыкальную роту. Тот решил действовать через генерала.
— И вы таки попали в музыкальную роту?
— Мои музыкальные способности оценили по достоинству. Генерал отправил меня в клуб. Но начальника больше впечатлило то, что, еще учась в школе, я окончил курсы киномехаников в Доме юных техников и натуралистов. И этот факт еще раз изменил мою судьбу. Завклубом нужен был человек, который бы не только играл на рояле, аккордеоне, а еще кино крутил. Начальник говорит: «У меня киномеханик как раз демобилизовался, будешь за него».
Так что, как говорил Ленин, важнейшим из искусств для нас все-таки является кино. Я на санках зимой привозил в часть фильмы. А так как мог выбирать, решил, что буду просвещать солдат. Показывал им голливудскую классику и музыкальные фильмы.
«Девушка моей мечты», «Сестра его дворецкого» и «Серенада солнечной долины», где играл джаз оркестр Гленна Миллера. Ну а после фильма еще играл в фойе на аккордеоне. В перчатках. Офицеры, не снимая шинелей, танцевали с дамами. В Тюмени зимой морозы были 30–35 градусов. Короче, в тот момент кино появилось в моей жизни в тандеме с музыкой и больше из нее не уходило.
Как завещал Ленин— Вы один из самых известных композиторов, пишущих для кино. У вас большая фильмография — более 120 картин. Почему вы предпочли музыку за кадром?
— У меня практически все песни из фильмов. Только несколько песен написал не для кино. Может, никто их и не знает. В кино стать узнаваемым больше возможностей. К тому же я пишу, никто меня не дергает. То слова не те, то музыку переписать. Даже на радио, куда я приносил песню в исполнении Аллы Пугачевой, мне говорили: «Ой, надо бы, чтобы Алла перепела. Как-то она здесь очень по-западному поет». — «Ну как перепоет, это же песня из фильма». Это был довод «за», чтобы песню в эфир взяли. А если бы я написал ее не для кино, мне и текст бы зарубили, и исполнение, и музыка не подошла бы.
— Так вы стратег.
— Плюс кино еще и в том, что у него большая реклама. И это взаимовыгодно. Я много работал в Средней Азии. На студии снимали фильм и обращались ко мне: «Сделайте, чтобы песня была». Я писал. Вот кто сейчас вспомнит фильм «Отважный Ширак»? А песню «Волшебник-недоучка» знают. Любой фильм выходил и неделю шел в Советском Союзе, плохой, хороший, средний. Если там была песня, которую люди схватывали сразу, ее начинали играть во всех ресторанах и тем популяризировали. Реклама своего рода. Правда, на афишах писали имена режиссера, сценариста, художника, оператора, актеров. А где композитор? А поэт?
— Не было желания написать симфонию, оперу, балет?
— Честно сказать, таланта у меня нет для серьезной музыки. Мне мой профессор, Евгений Григорьевич Брусиловский, как встречал в Москве, говорил: «Шура, ну что ж вы всё песенки-то пишете? Хорошие. Но вы же можете и симфонию, оперу написать. У вас же балет был дипломной работой». — «Я не напишу лучше Прокофьева или Шостаковича». А для того чтобы галочку поставить и положить ноты на полку — зачем?
— Вы человек конфликтный?
— Мы ссорились с Леней Дербеневым, но по творческим вопросам. Как-то мне не понравились его стихи для одной песни в «Бриллиантовой руке». Ее должен был исполнять Семен Горбунков, он же Юрий Никулин. В сценарии значилось: артист выходит на сцену и поет песню о простом советском человеке. При этом Никулин должен играть пьяного.
И Леня написал: «Пусть я пороху ввек не выдумал и Америки не открыл вовек… но я простой советский человек». Ну что это?! Я говорю: «Да ты что, с ума сошел?» Предложил ему переписать. Но Леня возражал: «Гайдай принял». — «Но мы же не для Гайдая с тобой пишем. Ты хочешь, чтобы ее играли во всех ресторанах? Чтобы авторские хорошие шли? Кто же на твой текст будет петь в кабаке?»
— В итоге появилась «Песня про зайцев»?
— Да. Леня написал про дубы-колдуны, про поганые болота и про зайцев, которые там еще траву косят. Когда записали новую версию, я говорю: «Ну что, Леонид, может быть, те слова возьмем?» — «Ну ладно, ладно, могу ошибиться». Когда фильм принимали, чиновникам было всё равно. Посмотрели, посмеялись. А какая там «песня советского человека» — им наплевать.
Наш человек в Париже
— Вы живете во Франции, часто бываете у дочери в Швейцарии. Как там детям рассказывают об истории? О той же победе над фашизмом что говорят?
— У меня в Женеве уже правнуки — одному 5,5, другому — 2,5 года. Они говорят дома по-русски. С трех лет они в саду, там на французском. Вокруг иностранцы — англичане, голландцы, кто угодно. В школе тоже пестрота полная. Я к чему это сказал: малышам, конечно, папа рассказывает и про войну, и про подвиги. Но будет ли ребенок это переживать? В пять лет ему трудно представить, что люди умирали за Родину, но что-то из рассказов родителей оседает.
— Президент России говорил, что память о победе советского народа над фашизмом надо защищать.
— Правильно. Во Франции День Победы празднуют 8 мая. И они считают, что СССР, конечно, вклад в освобождение внес. Но подвиг преуменьшают. Говорят, что, если бы не американцы и не французы, может быть, победы над фашизмом и не было бы. Мол, они решили исход войны. И больно наблюдать за тем, как в некоторых странах Европы разрушаются памятники советским солдатам.
— Вам не хочется как-то повлиять на ситуацию?
— Это политика. Я иногда смотрю российские передачи, где очень эмоционально обсуждают ситуацию в стране, в мире. Ну поговорят, и что дальше? Я тоже могу кому-то высказать и высказываю свои соображения. Например, считаю, что нам обязательно надо сделать интернет изолированным. А пока им управляют американцы, они управляют миром.
С его помощью они всё могут сделать. А представьте, если в один момент отключат? Катастрофа для страны, изоляция от мира. Магазины, автомобили, люди, бухгалтерия — ничего не может работать, всё отрубится. Вот чтобы обезопасить себя, надо быть независимыми. Китайцы же сделали свой интернет. У нас пока не сложилось, а это надо. У американцев всё продумано вперед на десять лет — что сделать, как запустить свои щупальца.
— Я смотрю, вы нос по ветру держите.
— Что-то я слышу по радио. Когда завтракаю, обедаю, могу смотреть новости, а больше у меня времени на это нет. Веду жизнь простого пенсионера.
— А достойная ли пенсия у народного артиста?
— Я не получаю здесь пенсию.
— Вам некогда ее оформить?
— Я могу это сделать. Но принципиально не хочу. Я получаю пенсию по старости во Франции. Поэтому решил, по совести — не могу получать ее в России. Чтобы меня не могли упрекнуть, что, мол, я и там, и здесь от государства что-то получаю. У меня даже есть карта «Тройка» для проезда в общественном транспорте. Кладу на нее деньги и езжу как обычный пассажир.
— Что можно сделать, чтобы песни войны не канули в Лету?
— Предсказать, конечно, сложно. У Соловьева-Седого очень хорошие были, прекрасные песни, а где они? Песне «В лесу родилась елочка» — больше ста лет. Будет ли она жить еще сто лет, тоже трудно сказать. Что слушают дома родители, то будет на слуху и у детей. А если им ничего не показывать, не давать послушать, то эту пустоту быстро заполнит то, что льется из гаджетов и компьютеров. А там не всегда то, чего бы хотели взрослые.
— Молодежь в редких случаях интересуется советским музыкальным наследием. Не понять ей и заслуги Шульженко. А в чем был секрет ее популярности? Ведь и голос у Клавдии Ивановны был не велик, а поклонников — миллионы.
— Такого голоса, как у Шульженко, сейчас просто нет. Клавдия Ивановна — звезда. Она не просто так выходила на сцену. Знала, когда руки раскрыть, когда платочек достать. Когда она начинала петь по радио, все тут же могли сказать: «А! Это — Шульженко!»
Узнаваемость в голосе, теплота какая-то, проникновенность. Относилась к тексту внимательно. Знала, как его исполнить, а не просто слова сказать. То же можно сказать и о Пугачевой. Она споет три слова — и скажут: «Это Алла поет». Лещенко можно всегда узнать, Кобзона, еще нескольких артистов. А других попробуйте определить. Нет тембра индивидуального, это самое важное.
— Чем сейчас живет Александр Сергеевич Зацепин?
— Живу тем же, чем и жил, — музыкой. Только я уже почти не пишу. Хотел бы продолжить песни, да исполнителей нет моих, поэта нет, режиссера кино нет.
— Есть же Юрий Энтин, поэт-песенник.
— Как-то договорились с ним мюзикл делать. Но он отказался. Возраст, проблемы со здоровьем. Я уже несколько спектаклей сделал с драматургом и поэтом Сергеем Плотовым: «Тайна третьей планеты», «31 июня». В Театре кукол Образцова идет спектакль «Барон Мюнхгаузен». А сейчас для ТЮЗа Нонны Гришаевой заканчиваем мюзикл «Иван Царевич и серый волк». В конце сентября — октябре будет премьера.
— Был такой мультфильм.
— Да. По его сценарию мюзикл делаю. Мне очень понравился мультфильм «Иван Царевич», потому что сказка получилась современной, в наше время как бы всё происходит, где-то царство есть такое. Очень остроумные диалоги, хорошие. Я договорился с продюсером этого фильма Сергеем Сельяновым, и он дал согласие, чтобы по сценарию сделали мюзикл. Всё на законных основаниях. Сейчас я еще написал музыку для серии мультфильмов под названием «Оранжевая корова» для «Союзмультфильма».
— А говорите — не пишете.
— Так это не песни, это арии, дуэты, танцы. У меня открылась новая страница в биографии. Теперь мне интересен театр.
