Умиротворяющие зимние пейзажи в духе импрессионизма, реалистический портрет Ленина и — старинные иконы. Что объединяет все эти совершенно разноплановые вещи? Имя Игоря Грабаря. Живописец первой половины XX века, он отразил в своем творчестве художественную эволюцию нескольких десятилетий. Но помимо собственного искусства занимался изучением и сохранением чужого. В частности, будучи директором Третьяковки, пополнил ее собрание шедеврами русского авангарда, а в качестве руководителя первого в стране научно-реставрационного центра способствовал расчистке и музеефикации древних образов. «Известия» оценили, как крупная ретроспектива в ГТГ соединила все эти сюжеты.
Зима, холодаВыставка Грабаря заняла всё экспозиционное пространство Инженерного корпуса. Третий этаж, с которого рекомендуется начинать осмотр, полностью отдан под живопись Игоря Эммануиловича. И здесь мы видим как хрестоматийные вещи из собрания ГТГ, например самую известную его картину «Февральская лазурь» (1904), так и произведения из частных коллекций и других музеев, подчас не менее притягательных.
У широкой публики Грабарь ассоциируется в первую очередь с импрессионистскими произведениями, стилистически близкими к творчеству французов конца XIX века. Как и Моне, Грабарь пытался поймать и отразить мельчайшие световые нюансы, погодные явления и особенности конкретного времени суток. Как и Синьяк, он использовал мельчайшие мазки, чтобы добиться особого колорита, мерцания и фактурной изысканности поверхности холста. Но перенес все эти технические и эстетические новшества на русскую почву.
Его любимый мотив — зима. С той же «Февральской лазурью» перекликается «Иней» (1906) из Ярославского художественного музея. Но письмо здесь даже более тонкое и мастерское. С одной стороны, абсолютный лаконизм цвета: фактически вся крупная композиция построена на бело-голубых оттенках. С другой стороны, невероятное богатство нюансов, деталей, помогающих буквально физически почувствовать тяжесть усыпанных снегом и льдом веток деревьев.
Очень интересна и картина «Морозное утро. Розовые лучи» (1906) из собрания В.И. Некрасова. Линии света на снегу, прорезающие композицию по горизонтали и диагонали, выглядят уже более искусственно, геометрично, хотя и списаны с натуры. Но тем самым работа приближается к постимпрессионизму, где формальные эксперименты, поиски индивидуальности стали доминировать над стремлением к отражению реальности.
От красавиц до ЛенинаВообще, эволюция стиля Грабаря — один из самых интересных сюжетов выставки. В конце XIX века он начинал с вещей на стыке реализма и символизма — взять хотя бы прекрасный мистический «Портрет женщины в красном» (1898) из Абрамцевского музея-заповедника, в начале 1900-х сделал шаг к чистому импрессионизму и даже дивизионизму (то самое письмо крошечными мазками, почти точками), но уже в 1920-х его манера стала модулировать в сторону реализма. И, наконец, в 1930–1940-е Грабарь создает целый ряд портретов, в которых нет, кажется, ничего от экспериментов Серебряного века. В частности, зритель с удивлением обнаружит в экспозиции изображение Ленина за письменным столом и на фоне книжного шкафа. Вещь 1933 года по-своему примечательна, но не техникой (она как раз сугубо традиционна), а стремлением представить вождя революции кабинетным мыслителем, а не трибуном.
Грабарю это было особенно близко, ведь он сам был не только живописцем, но и исследователем, ученым. У него тоже был большой стеллаж с литературой и стол для работы с рукописями. На выставке Третьяковка условно воссоздает это пространство: в витрине можно увидеть оригинальные издания многочисленных научных трудов авторства Грабаря, в том числе многотомную «Историю русского искусства». А на столе под стеклом — его письма, эскизы и крошечный блокнот для заметок.
Андрей Рублев с авангардомНу а продолжение эта линия получает уже на втором этаже музея, где фокус смещается на культуртрегерскую (как бы мы сказали сегодня) деятельность Грабаря. И здесь публику ждет главный сюрприз: компактная, но очень достойная подборка древнерусской иконописи XV–XVI веков, а также точнейшие списки XX века со средневековых образов.
Жемчужина коллекции — Васильевский деисусный чин из Успенского собора города Владимира. Четыре иконы начала XV века атрибутируются Даниилу Черному и Андрею Рублеву — это установил как раз Грабарь, и он же обеспечил попадание шедевра в ГТГ. Что же касается копий — их сделали коллеги художника для знаменитой выставки «Памятники древнерусской живописи», в 1929–1932 годах гастролировавшей по Европе и Америке. Мы, конечно, сегодня относимся к любым копиям с некоторым скепсисом, но это уже исторические предметы. Да и нельзя не восхититься, с какой точностью специалисты воссоздали чужие произведения, включая мельчайшие повреждения красочного слоя и трещины досок!
Кураторы ретроспективы, кстати, делают эффектный ход, помещая иконы аккурат напротив произведений русского авангарда, которые были приобретены в собрание Третьяковки при директоре Грабаре (еще одна важная составляющая проекта). Здесь Лентулов, Гончарова, Фальк, Машков, Петров-Водкин. Для специалистов нет ничего удивительного в этой параллели, справедливой по многим параметрам. Но широкой публике такое зримое сопоставление поможет по-новому взглянуть на эксперименты 1910–1920-х годов, в частности на отказ от перспективы и стремление к условности фигур и предметов.
Вообще, выставка Грабаря заслуживает того, чтобы стать народной, подобно ретроспективам Поленова, Репина, Куинджи, Верещагина и прочим третьяковским «блокбастерам» прошлых лет. Проблема только в не самом известном широким массам имени главного героя. Да в непростом событийном фоне, когда многим не до культурного досуга. Но именно для такого времени картины Грабаря и сама его история — как глоток свежего воздуха. Он, напомним, пережил две революции, Гражданскую войну, две мировые войны, репрессии (хотя сам и не пострадал, но многие его сотрудники не избежали печальной участи). Однако вопреки всему изучал, оберегал и восстанавливал русское искусство, заботился о музее и — писал, писал свои светлые, гармоничные пейзажи и натюрморты, полные радостью жизни и упоением красотой.