«Я не изображаю страх — эта реакция у меня подлинная»

Звезда хорроров и комедий представляет новую работу со своим участием — «Хэллоуин убивает». Фильм выходит на российские экраны 21 октября. В новом эпизоде культовой серии героиня Джейми Ли Кёртис почти все время проводит в больнице, в то время как в крохотном городке одно жестокое убийство следует за другим. Актриса рассказала «Известиям», что у нее общего с ее персонажем из фильма и почему праздник Хэллоуин имеет для нее особое значение.

— Три года назад перезапуск «Хэллоуина» оказался невероятно успешным. Выяснилось, что публика хочет и дальше следить за этой историей. Как думаете, «Хэллоуин убивает» будет настолько же востребован?

— Не поверите, но я вообще не думала, что после того «Хэллоуина» планируется какой-то «Хэллоуин убивает». Продюсер Джейсон Блам и режиссер Дэвид Гордон Грин, похоже, оказались единственными, кто был в курсе, что речь идет о трилогии. Но мне они почему-то не удосужились сообщить об этом. Мне! А я, между прочим, тоже была среди продюсеров. Не знаю, почему они так решили... Ну ладно, проехали.

Я с радостью окунулась в дальнейшую работу, потому что мне безумно понравилось то, что Дэвид сделал в «Хэллоуине» 2018 года. Он безупречно представил на экране то, как закончилась вся эта история. Показал, что случилось с людьми, перенесшими невыносимо тяжелую душевную травму, особенно учитывая, что она связана с их семьями. И так это было прекрасно, так идеально, так успешно, что я лично была очень рада: мы сделали это, мы завершили этот сюжет, все, можно заняться чем-то другим. Прекрасный финал.

Но я никак не могла предположить, что Блам и Грин уже тогда сговорились делать трилогию, вторая часть которой — «Хэллоуин убивает» — превратится в эдакий замкнутый круг травматизма персонажей. И что там развернется повествование о побочном эффекте того, что сделал Майкл Майерс. Это уже история не Лори Строуд, моей героини, а всех остальных, это последствия тотального кошмара, который учинил Майкл. Мы прослеживаем корни травм разных героев и наблюдаем за тем, во что они в данном случае выплеснулись. Это мир исступленного, мародерствующего насилия, бессмысленного и беспощадного. И этот уникальный опыт зритель обязательно должен оценить. Все ведь любят такое! (Смеется.)

— Наверное, когда вы 40 с лишним лет назад снимались в первом «Хэллоуине» у Джона Карпентера, вы себе и представить не могли, что это выльется в такой долгоиграющий феномен?

— Конечно, нет, ни за что на свете не могла! Я очень хорошо помню эти съемки, как будто это было вчера. Мне было 19, а старше всех на площадке был сам Карпентер — ему исполнилось 30. Мы были бандой молодых киношников, и весь фильм мы сняли за 17 дней. Это оказалось настолько быстро, бодро и чудесно! И, я вам гарантирую, ни у одного человека из тех, кто делал фильм, не было никаких дальнейших ожиданий по поводу этого проекта. В лучшем случае его авторы могли надеяться, что получится нечто зрелищное. Но дальше никто не загадывал.

— Ваша героиня, конечно, женщина, опередившая время. Сильная, бесстрашная. Вы в жизни тоже такая?

— Я живу в США, а здесь очень много вещей, которые меня пугают. Считайте это политическим заявлением. А теперь давайте отложим политику в сторону и перейдем к моей персоне.

Я лично уверена, что мой успех как киноактрисы — это результат того, что во мне странным образом сплелись совершенно несочетаемые вещи. Меня очень легко испугать. Поверьте, очень легко! Если вы посмотрите мои семейные фотоальбомы, то на всех детских фотографиях, даже на тех, где я с папой и мамой, я выгляжу так, словно меня только что до смерти испугали, словно бы я не знаю, как теперь быть, и как будто мне очень-очень страшно по-прежнему. Ни одной фотки с нормальным ребенком, который счастлив, смеется или хотя бы улыбается! С детства у меня на лице отражался только кошмар. И с этим я вошла в профессию, я ведь не училась актерскому ремеслу. И все мои эмоции в кино настоящие. А ведь это и есть актерство. Я не изображаю, что мне страшно из-за чего-то, эта реакция у меня подлинная. Именно это принесло мне успех: я не играю, я живу.

Но вот парадокс: я устроена таким образом, что если где-то происходит что-то драматичное, то я буду первой, кто там окажется. Если будет пожар, я туда прыгну обязательно. Если драка, я тоже почему-то окажусь прямо в самом пекле. Если какая-то проблема, я сразу впишусь туда: грудь колесом, спина прямая. Не как супергерой — просто я действительно не боюсь! Короче, вот такой микс: легко напугать, но невозможно запугать, когда на самом деле происходит нечто жесткое. Такая вот я странная...

— А вам этот Майкл Майерс, маньяк из «Хэллоуина», никогда не снился?

— Нет-нет... Знаете, я с ним примирилась как-то. Ну то есть я — персонаж, он — персонаж, мы просто с ним существуем в одном фильме. Моя работа — заставить вас и весь мир поверить, что я каждую секунду думаю о нем и жду его. Но посмотрите на меня сейчас. Я сижу в темном помещении, в каком-то странном подвале, где меня заперли, чтобы я с вами говорила о фильме. Однако я сейчас вам докажу, что я не боюсь обернуться и посмотреть, что у меня за правым плечом. Не идет ли там Майкл? Нет, не боюсь. Это на меня не действует.

— Как вы думаете, почему Майерс — такой популярный кинозлодей?

— Вы знаете, все пишут о феномене хорроров. Миллионы студенческих сочинений, курсовых, спецкурсов. Люди получают ученые степени, исследуя психологию хорроров и причины их успеха. Я прямо помню один научный текст, который я читала лично. Он назывался «Бензопилы и...». Не помню, что там еще было, но там по косточкам разбирались фильмы ужасов. Много терминов, много доказательств. Я не интеллектуал, мне среднюю школу-то с трудом удалось окончить. Так что интеллектуального ответа вы от меня не дождетесь. Но это не значит, что мне нечего сказать.

В 1978 году, когда Джон Карпентер с Деброй Хилл написали сценарий самого первого фильма, там было сказано, что у убийцы — белая маска. Она выглядит одновременно и человеческой, и нечеловеческой. Это теперь мы знаем, что это маска, сделанная с Уильяма Шетнера (американский актер, исполнитель роли капитана Кирка в сериале «Звездный путь». — «Известия»). Но никакой другой резиновой маски в марте 1978-го в продаже найти не удалось — тогда же не было Amazon. Карпентер и Хилл убрали с нее все волосы и выкрасили ее в белый цвет.

Если подумать, что по-настоящему пугает в образе Майкла Майерса, то причина в том, что он самый обычный человек. Не супермен и не робот. Но белое лицо делает его таким загадочным, что каждый может спроецировать на него свои представления о страхе. Его лицо — это ничто. Поэтому так страшно. Я смотрела на эту маску много-много раз, и у меня она тоже вызывала эти страхи.

— А есть ли во вселенной «Хэллоуина» какие-то истории, которые так и не появились на экране, хотя вы их любите?

— Забавно, что мы говорим о вселенной. Ну я понимаю — Marvel: вот там да, это корпоративный, брендированный, франшизный мир, основанный на развлечениях. И ему свойственно множить бренды и продавать все что угодно, связанное с этими брендами. И так смешно, что теперь слово «вселенная» звучит в отношении «Хэллоуина», который когда-то был снят за $300 тыс. «на коленке». Какая там вселенная? Да просто киношка. Никогда я не смогу воспринимать «Хэллоуин» как вселенную, хотя я понимаю, что я — его лицо.

Я влюблена в фильмы. Мне нравится сниматься в них, работать над ними. Влюблена в съемочные группы, в дух товарищества, в осветителей, звукорежиссеров, ассистентов оператора, костюмеров. Мне нравится, что я не одна, что мы вместе делаем кино. А я еще и кто-то вроде главного чирлидера с точки зрения обязанностей. А если ты главный чирлидер, то тебя ставят в продюсеры, и в «Хэллоуине» я еще и продюсер. Была пара раз, когда мне приходилось выступать именно в качестве продюсера, вмешиваясь в процесс, например смягчать конфликты или еще что-то улаживать. Если это и значит быть продюсером, то я свою задачу выполнила. Но у меня никогда не было мысли, что я хочу «Хэллоуином» что-то сказать миру. Это пусть кинематографисты делают.

— Зато вы очень много привнесли в образ своей героини, Лори. Что вам в ней больше всего нравится?

— Хм... Ну смотрите, возьмем вот меня. У меня очень много друзей, я замужем, у меня двое детей, очень насыщенная филантропическая деятельность, весьма активная творческая жизнь, я трезвенница и член Общества трезвенников. Я все время знакомлюсь с новыми людьми. Но на самом деле я одиночка. И Лори тоже одиночка. Мне кажется, Джон Карпентер когда-то рассмотрел во мне именно это. Он увидел не симпатичную девчонку с крепким телом, не нагловатую развязность, которая у меня тогда была и сохранилась до сих пор. И он не просто так позвал меня на роль Лори — интеллектуалки, много думающей одинокой девушки, которую никогда не целовал ни один парень. На нее никогда не смотрели тем особым взглядом, который знаком всем женщинам. И мне эта ее черта особенно близка.

Для Лори шли годы. 40 лет она была как мячик в пейнтбольном автомате. Она пила, принимала всевозможные препараты, вступала в разные связи. Но у пейнтбольного мячика контакта быть не может — он просто отскакивает и летит в другую сторону, а там то же самое. Да, Лори сильная, умная, но одинокая. Она и песенку вот эту все время поет: «Как бы я хотела, чтобы ты был рядом, только ты и я. Я бы прижала тебя к себе крепко-крепко, так крепко». Это мольба о контакте.

— Какой Хэллоуин в вашей жизни был самым запоминающимся?

— Признаюсь вам, Сергей, что Хэллоуин был для меня очень важен с самого раннего детства. Я обожала этот праздник, как и все дети. Нам нравилось щеголять в разных костюмах — сегодня это называют «косплей». А мы это называли «принарядиться». А потом я снялась в фильме «Хэллоуин», который стал очень успешным. Так что мое имя ассоциируется с Хэллоуином практически всю мою жизнь.

Мне нравятся невинные детские переодевания. Я обожаю весь этот восторг, с которым дети на Хэллоуин превращаются в кого-то еще, пробуют побыть на месте кого угодно. Ведь они сами выбирают себе персонажей, которыми они хотят быть, — и выбирают так внимательно, чутко! «Я хочу быть вот им!» И сразу можно так много сказать о ребенке. Когда спрашиваешь, кем он хочет быть на Хэллоуин, — это как спросить, кем он мечтает стать, когда вырастет. А тут не надо ждать: можно сразу стать кем-то другим. В этом есть нечто потрясающее. Хэллоуин как идея — необыкновенный праздник. Но, мне кажется, есть какой-то сильный перекос в сторону сладостей, когда все упирается в пожирание сахара. С этим надо что-то делать.

— Какой у вас любимый момент в фильме «Хэллоуин убивает»?

— Да полно! Это же фильм-мясорубка, тут много трупов, насилия, жестокость бьет через край. Мы встречаем Лори в грузовике, она вся в крови, ей через многое пришлось пройти. Если бы она в этот момент умерла, она была бы счастлива. С ней дочь и внучка, и она уверена, что убила Майкла. Но ведь на самом деле нет! Он восстает из пламени, как Феникс, и он сильнее, чем когда-либо был в прошлых фильмах. Он убивает более жестоко, чем раньше. Наверное, было бы странно говорить, что мне нравятся все эти кошмарные сцены. Пожалуй, не нравятся. Но я очень ценю технологию, мастерство, актерскую игру — все это безупречно.

Есть у меня одна любимая и немного грустная сцена. Это когда героиня Кайл Ричардс встречает ночью в парке каких-то сопливых детишек и они ей говорят, что они просто тусуются здесь, а еще тут ходит какой-то тип в маске. И ее героиня, Линдси, начинает вопить: бегите, спасайтесь, зовите на помощь! А ведь в первом фильме Кайл было девять лет, и примерно то же самое ей кричала в кадре я. Прошло 43 года, и, когда я смотрю эту сцену, все это время проносится перед моими глазами. Кайл тоже чувствовала это — и сыграла великолепно. Это как круг жизни, о котором поют в «Короле Льве». Она теперь сама выросла и защищает этих детей.