240 лет назад, 7 (18) августа 1782 года, на главной площади Санкт-Петербурга был открыт первый в России городской скульптурный памятник, который мы привыкли называть Медным всадником. История монумента великому Петру извилиста и драматична — «Известия» вспомнили ее в день юбилея.
Император в бронзеВ России медленно приживалась традиция городских скульптурных памятников. Петр Великий украшал свою столицу аллегорическими скульптурами, его дело продолжили наследники. Но только через шесть десятилетий после смерти первого русского императора в Петербурге открыли монумент великому человеку. И конечно же, это был памятник самому Петру.
В необходимости увековечить в бронзе основателя империи в ее столице никто не сомневался. Еще при жизни императора восковую модель конного памятника Петру создал Бартоломео Растрелли-старший. Но после смерти Петра никто так и не сумел должным образом организовать литейную работу, чтобы завершить это начинание.
Только императрица Екатерина II взялась за дело с государственным размахом. Она превратила строительство памятника в большой политический проект, который должен был подчеркнуть величие Российской империи и ее правящей династии. Царица обсуждала идею будущего монумента со своими зарубежными друзьями по переписке — философами-просветителями, выдающимися идеологами XVIII века. Все они — даже ярые противники монархии — с уважением относились к Петру Великому, считали его царем-революционером.
Вольтер и Дидро посоветовали Северной Семирамиде не слишком известного скульптора Этьена Мориса Фальконе, который по приглашению Екатерины с готовностью переехал в Россию.
Фальконе, преклонявшийся перед античным искусством, увлекался скульптурой малых форм. Какое-то время он возглавлял Севрскую фарфоровую мануфактуру и считался виртуозом изящных салонных статуэток в беззаботном стиле рококо, весьма модном в Европе. Но еще до петербургского заказа Фальконе любил использовать в качестве постаментов неотесанные камни — символ первозданной натуры.
Великий и босойОн прибыл в Петербург в 1766 году не с пустыми руками, а с восковым эскизом будущего памятника. В первую очередь скульптор проштудировал труд Вольтера «История России при Петре Великом» и уже в Париже нашел образ — державного всадника, который могучим движением руки сдерживает необузданного коня. Причем Фальконе изобразил Петра не в царском облачении, чуть ли не босым… Вместо седла — звериная шкура. Кто это — император великой державы или предводитель дикарей? Петербургским ценителям искусства этот эскиз показался слишком эксцентричным.
Не во всем соглашалась с идеями скульптора и Екатерина. Но она почувствовала, что имеет дело с незаурядным мастером, — и сразу заключила контракт с Фальконе. Прежде всего ей понравилась динамика, которую она разглядела в еще далеких от совершенства моделях скульптора. В Европе она видела немало помпезных конных памятников. Но для Петра требовалось нечто небывалое — и в этом смысле проект Фальконе выглядел многообещающе.
В баснословных конюшнях графа Григория Орлова скульптор нашел двух моделей для императорского коня — Бриллианта и Каприза. Мастерскую для него устроили в бывшем Тронном зале Зимнего дворца покойной императрицы Елизаветы Петровны. За создание памятника отвечал Иван Бецкой — один из самых могущественных и умудренных опытом соратников Екатерины.
Екатерина не раз удостаивала Фальконе аудиенций и на первых порах встречала скульптора радушно, откладывая государственные дела ради беседы с ним. Они говорили о Петре, о будущем памятнике. Но императрица любила ироничных собеседников, мастеров непринужденной беседы. Фальконе показался ей скучным, упрямым, слишком сосредоточенным на своих идеях. Ему не хватало светского остроумия. И Екатерина дала понять французскому мастеру, что ему следует обсуждать все детали строительства с Бецким. При этом она уверилась, что такой целеустремленный человек, как Фальконе, сумеет довести до конца свой проект.
«Мой царь не держит в руке жезла»Правда, Бецкому не пришелся по душе французский скульптор. Известно, что у русского просветителя имелись свои идеи по части прославления Петра Великого. Но его проект императрица отвергла. Вельможа считал Фальконе обыкновенным заезжим авантюристом — и они постоянно конфликтовали. Скульптор запросил за свои труды денег в полтора раз меньше, чем рассчитывала Екатерина. Но Бецкой находил причины, чтобы постоянно задерживать даже самые скромные и необходимые для работы выплаты.
Бецкой предлагал превратить монумент в скульптурную группу, установив вокруг Петра аллегорические статуи Варварства и Народной любви. Фальконе решительно отверг эту идею. Он считал, что памятник нельзя перегружать лишними деталями, дополнительными аллегориями. Петр Великий «сам по себе сюжет», говорил скульптор.
С самого начала Бецкой настаивал, чтобы Фальконе облачил императора в римскую тогу. А француз предпочел некий синтез русской рубахи и античного облачения. Стремена у царственного всадника так и не появились. Но скульптор в конце концов обул его в римские солдатские сапоги — калиги.
Бецкой придирался, что в скульптуре отсутствуют символы державной власти. «Мой царь не держит в руке жезла, он простирает свою благодетельную руку над страной, по которой он проносится, он поднимается на эту скалу, которая служит ему основанием, — эмблема трудностей, которые он преодолел», — объяснял свой замысел Фальконе.
Целеустремленная фигура всадника, которую создал скульптор в гипсе, пришлась по душе Екатерине. Она согласилась с концепцией Фальконе: Петр парит над всей Россией. Но голова императора, которую вылепил скульптор, показалась императрице (как, разумеется, и Бецкому) неудачной, безвольной. Эту работу перепоручили помощнице мастера — Мари-Анн Колло. Она использовала прижизненную маску Петра, добилась портретного сходства, но главное — Колло удалось придать бронзовому лику Петра решительность. Как ни странно, Фальконе без ревности отнесся к успехам своей ученицы, их дружба нисколько не омрачилась.
Петр, по замыслу скульптора, простирает длань в сторону Балтики, в сторону Швеции — своего главного противника, не раз побежденного в боях. Конь топчет задними копытами змею. С одной стороны, это аллюзия на образ Георгия Победоносца, с другой — змей символизирует и неприятелей Петра, и варварство, с которым боролся царь-просветитель. Изваял змею русский скульптор Федор Гордеев — один из помощников Фальконе, будущий ректор Академии художеств.
Отливали памятник почти четыре года, под наблюдением известного пушечных дел мастера Емельяна Хайлова. Постамент, по замыслу Фальконе, должен был представлять неукротимую морскую волну, над которой взлетает император.
Камень, который бы соответствовал этим требованиям, искали всем миром. Подходящий обломок скалы — «гром-камень» — крестьяне нашли неподалеку от Петербурга, в окрестностях Лахты. Есть легенда, что во время Северной войны Петр Великий не раз забирался на этот живописный камень, обозревая окрестные пространства. Его доставили к Сенатской площади на специально построенной барже по Финскому заливу и Неве. На постаменте появилась надпись на русском и латинском языках — «Петру Первому Екатерина Вторая лета 1782». Лишних слов не требовалось, речь шла о преемственности петровских традиций.
В это время Бецкой принялся распространять слухи, что настоящий автор памятника — именно он, а Фальконе пригласили только из галломании, из-за моды на всё европейское, и в первую очередь на французское. Эти пересуды дошли до скульптора. Фальконе, разумеется, оскорбился. Ведь именно он выполнил все ваятельные, инженерные и архитектурные работы, придирчиво наблюдал за литьем огромного монумента, хотя последнее не входило в его обязанности по контракту. И всё это — за весьма скромный гонорар. Он пытался жаловаться на Бецкого императрице, но она больше не желала принимать парижского скульптора. В итоге и Фальконе, и Колло, разобидевшись, покинули Россию, не дождавшись открытия памятника.
Праздник на СенатскойДату церемонии приурочили к 20-летию правления Екатерины II. Восславляя Петра, императрица не забывала ненавязчиво подчеркнуть и собственное значение. Ведь именно она стала достойной продолжательницей великих Петровых дел.
Открывали памятник торжественно, в присутствии императрицы и цесаревича Павла Петровича, которому особенно пришелся по душе военный парад с участием лейб-гвардии. Кстати, первым промаршировал по площади Преображенский полк во главе с Григорием Потемкиным — гвардейским подполковником и вторым человеком в государстве. Екатерина вышла на балкон Сената и махнула платком. По этому знаку с памятника сорвали пелену — и все увидели всадника, который взмыл над Петербургом. Сразу стало ясно: это не просто грандиозная статуя, а эмоциональный и точный художественный образ первого русского императора. Почти все присутствующие преклонили колени. «Я долго не решалась его рассматривать, по чувству умиления, и когда оглянулась кругом, то увидала, что все тут бывшие прослезились», — так описывала свое первое впечатление от памятника Екатерина II.
Памятник на удивление точно соответствовал масштабам главной площади большого города — и это чувствовали все. Горожанам, заполнившим площадь, раздавали золотые и серебряные монеты, специально отчеканенные к этому дню. Монумент вызывал восторг, удивление и даже страх, ведь русские люди не привыкли к изваяниям на площадях, да и воспоминания о грозном и воинственном императоре давали о себе знать.
А потом в Петропавловском соборе с приветственным словом к вельможам и генералам обратился митрополит Платон. «Восстань же теперь, великий монарх, и воззри на любезное изобретение твое: оно не истлело от времени, и слава его не помрачилась», — нараспев говорил он. Граф Кирилл Разумовский шутливо воскликнул: «Что он говорит? Уж если он встанет, нам всем достанется!» Эту остроту много лет повторяли при дворе.
Вечером праздник продолжился в петровском духе. Весь город сиял от иллюминации, гремели оркестры. Люди до поздней ночи тянулись на Сенатскую площадь, чтобы полюбоваться новой столичной диковиной. Знатоки чинно обсуждали достоинства монумента, люди простого звания просто крестились, с опаской поглядывая на колоссальную фигуру государя. Они простодушно не могли поверить, что это не живой всадник, и переживали — каково ему придется в зимнюю стужу или под ливнями…
Жаль только, что Фальконе и Колло забыли прислать приглашение на праздник… Чуть позже они получили памятные медали и благодарственные письма. В последние годы жизни скульптор тяжело болел, почти не мог ходить. Он жил в Европе, но пользовался поддержкой русских меценатов. Однако в Россию не возвращался и о славе своего памятника знал только с чужих слов. Зато до сих пор почти каждый петербуржец знает фамилию Фальконе и произносит ее с почтением.
Легенды Медного всадникаНаименование «Медный всадник» утвердилось после одноименной поэмы Александра Пушкина, хотя памятник целиком отлит из бронзы. Монументу посвящали стихи, вокруг него складывались анекдоты. Например, однажды император Николай I 1 апреля решил разыграть обер-полицмейстера Николая Бутурлина: «Статую Петра Великого украли! Приказываю в 24 часа найти ее, поставить на место, а вора посадить в тюрьму». Бутурлин — человек чрезмерно усердный, но не слишком образованный, срочно отправился на розыски — и обнаружил памятник на месте, на Сенатской площади, о чем немедленно доложил императору. Николай I рассмеялся: «Сегодня же 1 апреля, Бутурлин. Подумал ли ты, что эту махину невозможно украсть?»
В другой раз император, чтобы помочь обедневшему, но честному отставнику, назначил ему жалованье за то, чтобы тот раз в неделю проверял, что памятник Петру благополучно стоит на месте. Знаменательно, что десятки таких забавных историй крутились вокруг Медного всадника. Значит, этот монумент всегда воспринимался как достопримечательность Петербурга. Первый российский памятник так и остался лучшим, главным. К нему относились почти как к духу Петра, считали «хозяином города». Приезжие из разных городов империи приходили поглядеть на него как на чудо.
Медный всадник стал едва ли не самым узнаваемым символом Российской империи. Петр Великий, который «Россию поднял на дыбы», никогда не покидал своего поста на Сенатской площади Северной столицы. Его не снимали с постамента и в дни ленинградской блокады. Удивительно, но ни один снаряд, ни одна бомба не повредили шедевр Фальконе. Он и поныне стоит «неколебимо, как Россия». И по-прежнему трудно представить себе более выразительный монумент царь-воину, царю-законодателю, царю-созидателю.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»
