«Он делал то, чего не делала тогдашняя власть»

«Тема войны была отцу в тягость», — вспоминает Максим Никулин. Сын народного артиста СССР уверен: всё, что Юрий Владимирович хотел сказать, он выразил в киноролях. Всю жизнь он помогал людям, а сам долгое время жил в коммуналке. 18 декабря исполняется 100 лет со дня рождения великого артиста. Каким он был вне манежа и кино, «Известиям» рассказал его сын, генеральный директор Московского цирка Никулина на Цветном бульваре Максим Никулин.

— Когда Леонид Быков задумал фильм «В бой идут одни старики», чиновники от кино запрещали ему снимать в нем фронтовика Алексея Смирнова. Говорили: «Да какой это герой?! Он же комик». А как утвердили Юрия Владимировича в драму Алексея Германа «Двадцать дней без войны»? У худсовета не было вопросов?

— Его дважды не хотели снимать в военных фильмах. Первый раз у Бондарчука в «Они сражались за родину», а второй раз у Германа в «Двадцать дней без войны». Если бы Сергей Федорович в первом случае и Константин Симонов во втором своим авторитетом не продавили, его бы не утвердили на эти картины.

— Какой аргумент был у противников?

— Они придумали такой термин — «дегероизация».

— То есть на героя не похож?

— Говорили: «Зачем вы берете старого некрасивого Никулина? Возьмите, например, молодого, стройного Волкова. Вот это — герой. А это что — в очочках?»

— Людмила Гурченко тоже не очень походила на героиню военного времени. Но роль в фильме Германа в партнерстве с Юрием Никулиным стала одной из самых ее сильных работ.

— Да, я считаю, что это абсолютный шедевр, глубокий фильм. А у отца с Людмилой Марковной сильный дуэт. Там и талант Константина Симонова как сценариста, и талант Германа как режиссера. Это же лучшая его картина, я считаю! Да, была у Германа «Проверка на дорогах», был «Мой друг Иван Лапшин», но эта работа — выдающаяся. В принципе, это автобиография Константина Симонова, его фронтовые дневники. Кстати, отец изначально и сам не хотел сниматься в этом фильме.

— Почему?

— Я никогда не спрашивал, но думаю, он боялся. Для каждого фронтовика война — достаточно интимная тема. Он просто боялся, что не сможет об этом рассказать. Его убедили двое: моя мама, которая всё время ему «капала», что он должен сниматься, и Симонов. Константин Михайлович несколько раз приходил к нам домой, долго с отцом разговаривал о войне, о жизни. Как-то, уходя, он сказал: «Юрий Владимирович, вы обязаны сняться в этом фильме просто в память о тех, кто с вами воевал и не вернулся обратно».

— А было ли место юмору на съемках?

— Было много смешных моментов. Они снимали Ташкент в Калининграде. Потому что там остался старый типовой вокзал, который был и в Ташкенте тогда. И вот приходят утром артисты на площадку, а на земле сидит солдатик молодой и плачет. Выяснилось, что он на два дня попросился в увольнительную жениться. Отыграл свадьбу, его погрузили в вагон и отправили обратно на службу. Он приехал, вышел из поезда и увидел — «Ташкент». «Конец», — понял солдатик. Решил, что уехал не в ту сторону. Теперь всё — штрафбат, дезертирство. Сидит и рыдает. А это съемки всего лишь. И приехал он правильно.

— Многие фронтовики не любили вспоминать войну. Отец рассказывал вам о фронте?

— Практически ничего. Когда я был маленьким, пару раз подъезжал к нему с вопросами про войну. А он плавно уходил от них. Я почувствовал, что эта тема ему в тягость. Все артисты того времени так или иначе были связаны с войной. Кто-то прошел фронт, кто-то был в эвакуации, пережил блокаду. Война никого не обошла.

А самый главный праздник для Юрия Никулина был 9 Мая. День Победы — это святое. Иногда приезжали его фронтовые друзья из Ленинграда. Самый близкий его друг Марат, с которым прошел полвойны вместе, как и отец, был москвич. Когда они вместе демобилизовались, он был свидетелем на свадьбе моих родителей. Там познакомился с маминой сестрой. Через год они тоже поженились, и мы все вместе жили в одной коммуналке.

— Юрий Никулин был мастер анекдотов. Может, эта страсть появилась как защита от трагических военных воспоминаний?

— Всё началось раньше, еще в детстве. Мой дед очень любил анекдоты. Хотя был невеселым человеком. Внешне мрачноватый. Помню, я уже работал в цирке, мы с отцом сидели, разговаривали, и он вдруг сказал: «Если бы твой дед был жив, вы бы никогда не нашли с ним общего языка».

— Почему?

— Он был своеобразный человек. После окончания войны отец еще полгода в армии был. Когда демобилизовался, добрался до Москвы и с вокзала позвонил домой, сообщил, что приехал. А дед сказал ему: «Слушай, сегодня на «Динамо» футбол. Ты давай, ко второму тайму туда подъезжай». А ведь отца семь лет не было дома, он же еще в финской участвовал. И дед предпочел футбол встрече сына. В то же время он его безумно любил.

— Жестоко.

— Цинизм. Но таков его характер. Поэтому отец и сказал, что общего языка с дедом я бы не нашел.

— Фронтовая закалка помогала Юрию Владимировичу и в мирное время. Говорят, что бандиты хотели «отжать» цирк на Цветном бульваре у него?

— Были случаи. «Отжать» никто не хотел, но купить пытались. Несколько раз к Юрию Никулину приходили и спрашивали: «Сколько тебе денег нужно? Сейчас принесем чемодан». Тут место золотое, здание совсем новое. Старое вообще никому не было нужно. Оно заваливалось само по себе. А как отремонтировали, появились желающие.

— Как он с ними разговаривал?

— Он их ко мне посылал. А я потом перед ним отчитывался. Он снимал трубку, звонил кому надо, и больше этих людей мы не видели. Не потому, что они были закопаны в лесу. Просто больше они не появлялись в цирке.

— Правда, что Юрий Владимирович был скромным человеком?

— Я бы даже сказал, чересчур. Когда я был сильно моложе, меня это в какой-то момент задевало. Потому что он для других делал в разы больше, чем для меня. Знаете, как он получил квартиру на Бронной? Мы жили в коммуналке на Арбате, горячей воды и отопления не было. Печку-голландку топили углем. Нас с двоюродным братом мыли в корыте раз в неделю. Всё было хорошо и весело. Но комната в коммуналке — это не отдельная квартира.

Керосинки стояли на кухне. Бабушка ходила на Сивцев Вражек в керосиновую лавку с бидончиком. Зимой на саночках его возила. В начале 1960-х нам провели отопление, появились газовая колонка, плита, горячая вода. В нашей коммуналке постоянно жили родственники. А по соседству — армянская семья и бабушка, ничья. Она жила в комнате без окон, как в «Вороньей слободке».

— Когда же Никулины переехали в отдельную квартиру?

— Отец в очередной раз пошел к председателю горисполкома кому-то из артистов выбивать квартиру. Он уже был народный артист. Свою популярность отец эксплуатировал для того, чтобы помогать людям, добивался жилья, пенсий, ставок, искал лекарства, устраивал в больницы.

И вот в Моссовете отец в очередной раз просил квартиру для пожилого артиста. Анекдоты какие-то рассказывал тогдашнему руководителю Промыслову. Владимир Федорович слушал его, смеялся, а потом говорит: «Хорошо, оставляйте бумагу. Мы рассмотрим заявление, постараемся помочь. А у вас как дела с жильем, Юрий Владимирович?» — «У меня нормально всё, в коммуналке живем». — «Где?» — «На Арбате. Но у меня всё хорошо». Он так посмотрел и сказал: «Товарищ Никулин, вы идиот? Вот лист бумаги, ручка, берите и пишите заявление на квартиру. Прямо сейчас, при мне пишите». Через три месяца нам выделили новую квартиру на Бронной. Там многие артисты жили. Хороший был дом.

А когда я женился, у нас с супругой было двое детей. Мы жили в кооперативной квартире на Тимирязевской. Неплохая, по тем временам, но однокомнатная. И как-то Юрий Лужков спросил у отца: «А у сына там как дела?» — «Ну, они там, на Тимирязевской...» Мэр сказал: «Юрий Владимирович, садитесь и пишите».

— Для себя не принято было просить или он считал, что вы можете и сами всего достигнуть?

— Он и мама меня безумно любили. Просто я был всё время рядом, вроде со мной можно было и подождать. Другим-то сразу нужно помогать, сегодня. Я всегда был чуть-чуть в отстранении.

Знаете, как мы звали его в семье? «Наша советская власть». Потому что он делал то, что не делала тогдашняя власть.

Был такой эпизод: кончилась в доме туалетная бумага. А ее в то время надо было доставать. Купить в магазине было невозможно. Дефицит. Мама с бабушкой его долбили: «Юра, ну поезжай, достань бумагу». Додолбили. Он встал, зло надел шапку, пальто и ушел. Вернулся через час, вволок в квартиру ящик. В нем — 100 рулонов этой бумаги. И сказал: «Вот теперь ус...сь!» (смеется).

— Надолго хватило?

— Конечно. Он всё делал с запасом. На балконе стояли обязательно водка, мешок муки, мешок крупы, еще чего-то. Тогда реально был дефицит. В 1970–1980-е ни черта же не было.

— Его коллеги за дефицитом ходили на Тверскую в «Елисеевский» со служебного входа.

— Отец бывал в «Елисеевском» и не только. Общался с директорами магазинов, «за кулисами» всё было. А как-то отправил меня 8 марта за цветами. Говорит: «Поезжай в магазин, что рядом с «Елисеевским» на улице Горького. Поднимешься на второй этаж. Там тебя ждут». Приехал. Народ в очереди гудит. В руки дают по три жалкие гвоздики. Я сквозь толпу пробрался в кабинет директора. А там — здоровый металлический стол, и на нем — охапка ярко-красных роз. Директор и его помощник сидят за столом. Перед ними на газетке ветчина из «Елисеевского» «со слезой», коньяк армянский. Они отрезают куски мяса и бросают коту на пол. Барство на контрасте с полной разрухой в зале. Розы мне завернули так, чтобы людям в очереди не показалось, что у меня цветы.

— Часто вас привлекали к добыче дефицита?

— Бывало. Когда родился старший сын, нужно было достать детское мыло. Тогда деликатного порошка не было, и в стиральную машину засыпали наструганное мыло. В магазине на Сретенке отцу оставили коробку дефицита. Но вынести ее было нереально. Прибьют разъяренные покупатели, реально. В подвал магазина по металлическому пандусу грузчики спускали коробки. Вынести мыло можно было только через этот путь. Так я коробку тяжелую вверх поднимал, скользя по гладкому пандусу, как по льду.

— Только так можно было выбраться из магазина?

— Да, с заднего двора. Когда Михаил Сергеевич Горбачев стал бороться с пьянством, то самая организованная очередь была в винно-водочный отдел. Там никто без очереди не мог пройти — запинали бы. Поэтому дисциплина там была железная. Но сзади магазина тоже стояла очередь маленькая. Люди со скорбными лицами и со справками о кончине близких родственников получали по три бутылки под поминки. Отец обычно тоже с заднего хода брал. Он был такой, добытчик.

— Некоторые артисты вспоминают, что всё, что им надо было, они могли приобретать на рынке, при этом практически ни за что не платя. Так велика была любовь поклонников.

— Отец никогда не опускался до того, чтобы «торговать лицом». Всегда платил, не любил подношения. Говорил, что неловко себя чувствовал в таких ситуациях.

— 18 декабря исполняется 100 лет со дня рождения Юрия Владимировича. Как будете праздновать?

— Мы планировали большую программу празднования 100-летия Юрия Никулина. Но год пандемийный. И все средства, которые мы аккумулировали, почти 400 млн, ушли на содержание цирка.

Отец не любил отмечать свои дни рождения. Вот Новый год — да: какой-то новый этап, точка отсчета. Страничку очередную перевернули, и можно ждать чего-то хорошего.

18 декабря в цирке на Цветном бульваре будет вечер только для своих. Мы решили закрыть двери и собрать междусобойчик. Будут только члены семьи, артисты, сотрудники, ветераны цирка. Будем вспоминать любимого человека. Мы ни с кем не хотим делить Юрия Владимировича в его день рождения. Это наше право.

А 16 декабря в цирке состоялось представление с участием звезд эстрады и кино. Лев Лещенко, Кристина Орбакайте, Надежда Бабкина, Наталья Варлей, Олег Газманов, Владимир Винокур выступили и рассказали, каким в их памяти остался Юрий Никулин. Вечер провел Александр Олешко. В день рождения отца этот концерт покажут по телевидению.