«Драма снежной ночи» посвящена классику русской драматургии Александру Васильевичу Сухово-Кобылину. Владислав Отрошенко уже обращался к биографии драматурга в Малой серии «ЖЗЛ», но 11 марта исполнилось 120 лет со дня смерти героя повествования. Так что вполне уместно освежить в памяти историю жизни Сухово-Кобылина — аристократа, красавца, плейбоя, блестящего игрока и жокея, крестника Александра I, богатого наследника и предпринимателя, наделенного энергией, жизнестойкостью и талантом в самых разных областях. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Владислав Отрошенко«Драма снежной ночи»Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2023. — 348 с.
Итак, у Александра Васильевича Сухово-Кобылина было практически всё, о чем можно было мечтать в середине XIX века в России. Единственное, чего ему не дал Бог, — прочного и продолжительного счастья в личной жизни, которая у Сухово-Кобылина словно была отмечена каким-то проклятием. Его возлюбленная Луиза Симон-Деманш, приехавшая к нему в Москву из Парижа и состоявшая с ним в тайной связи восемь лет, была при загадочных обстоятельствах убита, а два официальных брака, заключенных уже в зрелом возрасте с прекрасными молодыми женщинами иностранного происхождения, продлились меньше года из-за внезапного смертельного недуга обеих жен.
Дело об убийстве Деманш — первая внелитературная ассоциация, которая возникает в связи с сухово-кобылинским именем. На этой драме, разыгравшейся снежной ночью 7 ноября 1860 года, делает акцент Отрошенко в новом названии своего исследования. Это, разумеется, не значит, что герой, проживший насыщенную 85-летнюю жизнь, предстает в книге прежде всего и исключительно как главный подозреваемый в самом громком уголовном процессе середины XIX века. Но расследование стало потрясением, навсегда изменившим судьбу Сухово-Кобылина и повлиявшим не только на его жизнь, но и на творчество. Не исключено, что творчества (состоящего всего из трех, но востребованных театром и по сей день пьес — «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина») вообще никакого бы не было, если бы Александру Васильевичу не пришлось отсидеть несколько месяцев в одиночной камере, где он получил возможность сосредоточиться в тишине. «Это была жестокая точка поворота меня в меня самого», — писал Сухово-Кобылин в черновике автобиографии.
Ненависть и желание отомстить — самый мощный катализатор вдохновения для людей такого склада, как Сухово-Кобылин, считавший именно актом мести свои пьесы (или «пиэссы», как он выражался, проявляя и в этом неукротимую тягу к оригинальности). «Месть есть такое же священное чувство, как любовь, — объяснял он журналистам. — Я отомстил своим врагам! Я ненавижу чиновников... у меня хроническое отвращение к чиновникам». Не меньше, чем чиновников, Сухово-Кобылин недолюбливал большинство писателей (за исключением разве что Мольера, Гоголя и Салтыкова-Щедрина), невысоко ценил самого Толстого и всегда протестовал, когда его называли литератором. «... он не раз заявлял, — пишет Отрошенко, — что литература представляется ему бюрократической иерархией, что литераторы — это те же чиновники и что он уже имел несчастье числиться по петровской Табели о рангах титулярным советником, чиновником IX класса», а потому в литературной Табели о рангах не желает быть «ни надворным, ни статским, ни даже действительным тайным».
Вполне вероятно, что у въедливого читателя, желающего проверить свою наблюдательность, возникнет азарт сыграть в игру «Найди десять отличий», сличив презентуемую как новинку «Драму снежной ночи» и старую книгу Отрошенко из «ЖЗЛ». При тщательном компаративном анализе отличий, возможно, наберется и больше десяти, даже помимо портрета на обложке и мелких ритуальных правок в завершающем книгу списке осиновых дат жизни и творчества. Эти правки не всегда понятны: чем «на поручительство родственников» лучше звучит, чем «под поручительство родственников» (речь идет об освобождении в ноябре 1854 года из заключения, главным итогом которого стала «Свадьба Кречинского»)? Не слишком очевидна также логика, по которой в финальной хронологии некоторые глаголы заменены на существительные, и наоборот: вместо «знакомится с Некрасовым» — «знакомство с Некрасовым», но при этом вместо «смерть Мари де Буглон» (первой жены Сухово-Кобылина) — «умирает Мари де Буглон».
Есть, впрочем, в «Драме снежной ночи» и несколько более содержательных новшеств. Первое большое, на два абзаца, содержится в первой главе и придает дополнительную глубину и трогательность университетской дружбе Кобылина со славянофилом Константином Аксаковым. «Несмотря на разительное несходство характеров, Константин Аксаков и Александр Кобылин не могли обходиться друг без друга — они дружили запоем. И нельзя сказать, кто в этой странной дружбе был «льдом», а кто «пламенем», — пишет Отрошенко, намекая на Онегина с Ленским, хотя у Александра с Константином дело до дуэли не дошло. Однако история их разрыва, произошедшего из-за профессора Надеждина (он завел скандальный роман со старшей сестрой Александра, возмущенного сословным и имущественным мезальянсом), выпукло обрисовывает характер Сухово-Кобылина, всю жизнь имевшего репутацию человека необузданного, грубого и «напитанного лютейшею аристократией», как выразился оскорбленный в нежнейших дружеских чувствах Аксаков.
Существенно дополнил Отрошенко четвертую главу, рассказывающую о методах допроса, которым подвергали подозреваемого Сухово-Кобылина сначала в «секретном чулане», то есть в одиночном карцере, «предназначенном для особо опасных преступников из низших классов с наклонностями к буйству», а потом и в специальной карете для «психологического террора»:
Автор цитаты
«Его возили в различных направлениях по улицам ночной Москвы — то уговаривали сознаться в убийстве вкрадчиво, суля снисхождение суда за чистосердечное признание, то требовали признания грозно и грубо, стращая максимальным каторжным сроком за безрассудное запирательство и запугивая привлечением к следствию всего знатного семейства».
Даже после этого прессинга Сухово-Кобылин отказался признать вину, хотя далеко не для всех его современников это было решающим аргументом в его пользу, и уж тем более для старавшейся его перемолоть бюрократической машины. Владислав Отрошенко не стремится подтолкнуть читателя к тому или иному окончательному вердикту, завершая книгу задумчивым многоточием после описания газетной возни уже после смерти Сухово-Кобылина: «Из дикой разноголосицы мнений и утверждений постепенно составились два стройных хора, и каждый с усердием выводил свой мотив: убийца, негодяй, донжуан, крепостник, лжец, игрок, самодур. Невинный ангел...»
