«Голос — это зараза, которая не дает покоя»

Лев Лещенко считает потерю голоса бесконечной депрессией, отрицает, что искусство — его великое предназначение, и спокойно относится к славе. Об этом, а также о том, как сегодня делают «звезд», какую песню можно назвать эпохальной и почему Земфира рано или поздно поддержит баскетбольную команду, народный артист России рассказал «Известиям» в преддверии своего 80-летнего юбилея.

— Хотелось бы начать наш разговор с голоса. Не с шоу «Голос», хотя вы там отметились очень ярко, а с голоса, который человека делает артистом. Голос Льва Лещенко узнаваем всегда и всеми на 100%. Это дано с рождения или развивается, нарабатывается?

— Я считаю, что научить петь можно каждого человека, мало-мальски музыкального и обладающего слухом, но голос как таковой — предмет индивидуальности. Как ухо, овал лица. Человек приобретает голос с рождения. Дальше идет совершенствование — можно поставить голос на дыхание, диапазон расширить, улучшить музыкальность. Тембр голоса — свойство врожденное. Он изменяется только с возрастом. Важен для певца не только человеческий, но и певческий интеллект: как он формирует свой вокал, какие нюансы находит, как произносит слова, как осмысливает то, что поет.

Голос — это выразительная вещь. Почему велик Шаляпин? У него голос очень выразительный был — пел ли он Бориса Годунова ярким и очень крупным таким «государственным» звуком или жанрово, колюче — арию дона Базилио.

Голос — уникальное явление. Думаю, он самое приятное, что у человека есть, от него получаешь удовольствие. И в то же время голос — это зараза, которая не дает покоя никогда. Когда профессионал неожиданно теряет голос, заболевает — это депрессия бесконечная, беда.

— Когда вы почувствовали, что стали профессиональным исполнителем, который будет всю жизнь заниматься вокалом?

— В армии в ансамбле я уже солировал. Пел соло, знал, что буду поступать в институт или в консерваторию. Меня привлекал ГИТИС, я хотел получить и актерское, и певческое образование. ГИТИС в этом смысле давал очень широкую дорогу. С начала третьего курса я работал в Театре оперетты, понимал, что уже артист.

А зрительское признание пришло на конкурсе в Сопоте в 1972 году, когда я спел песню «За того парня», получил первую премию. Тогда было две программы телевидения, и вся страна смотрела Сопот, люди гордились, наверное, тем, что я представлял Родину и пел такую замечательную песню Марка Фрадкина. На следующий день я уже был очень известным человеком.

— Как вы себя чувствовали в этом качестве?

— Спокойно. Я уже много работал в театре, у меня даже были поклонники. Я считаю, что профессия — это профессия, надо ею овладевать. Начало 1970-х годов можете себе представить? Тогда не было понятия «звезда». Популярные артисты были: Магомаев, Пьеха, Кобзон. Это сейчас у нас одни звезды, великие певцы и прочее.

Потом уже, конечно, с приходом огромной популярности приходило понимание, что ты чем-то отличаешься от других артистов, более или менее известных, — вот и всё. Я никогда не считал, что искусство — это мое великое предназначение, что я, как пассионарий, должен позиционировать себя великим исполнителем. У меня много других интересов. Я люблю спорт, это вторая часть моей жизни. У меня были профессиональные команды, в которых я принимал участие. Люблю театральное искусство, немного играл в театре, много снимался в кино. Работаю в студии, пишу песни, сейчас выпустил пластинку оперных арий и романсов. Я спокойно отношусь к своей, будем говорить так, славе.

— Звездной болезнью вы не болели?

— Не знаю, что это такое. Это надо спросить у наших «звезд», наверное. Сейчас начали искусственно раскручивать людей через какие-то хайповые дела, скандалы и прочее. Можно добиться огромной популярности, не умея ни петь, ни танцевать, ни актерствовать. Можно ничего не уметь, но быть блогером, тиктокером или просто медиалицом. Сейчас все медиалица.

— Как вы к этому относитесь, вам не обидно? Вы работали всю жизнь, а сейчас человек, не имея за душой ничего, получает хайп, популярность, деньги.

— Обижаться на это — всё равно что обижаться на дождь, на снег. Это есть и есть — чего обижаться? Время всё расставит на свои места. Только оно способно определить, насколько человек хорош. У меня были случаи, когда я баловался стихами, музыкой. При этом не считаю себя ни композитором, ни поэтом, хотя могу зарифмовать десяток четверостиший без проблем за 15 минут.

Был случай любопытный, когда я написал песню и принес ее редакторам знакомым, которые работали на радио. Они пришли к своей коллеге, очень пожилой редакторше, она еще Маяковского помнила. Говорят: «Лева написал песню, вы не послушаете?» На что она сказала фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Когда «Избранное» у него будет, тогда я послушаю».

Если у человека есть избранное, тогда можно сказать, что он уже готовый продукт, как сейчас говорят. А не когда, у тебя одна-две песни где-то крутятся и основная масса публики вообще не знает, кто ты такой.

— Вы знаете, кто такие тиктокеры?

— Конечно. Я смотрю TikTok иногда. Что-то мне нравится, что-то нет.

— Если какой-нибудь тиктокер, Даня Милохин, допустим, предложит вам записать дуэт, пошли бы на такое?

— Знаю я всех этих тиктокеров. Думаю, что с Даней Милохиным мы никак не сочетаемся, с ним больше сочетается Коля Басков. У меня есть коллаборация очень хорошая с Loc-Dog. Мы записали песню «Мы будем жить». Он читает рэп, я пою, и это востребовано. Сняли это и в «Огоньке», и в «Песне года».

— Ваш концерт в «Главклубе» стал звездой YouTube. Как вы объясните успех программы «Верните мне мой 1977-й»? Огромные цифры просмотров.

— Думаю, что люди, которым исполнилось сорок, помнят это время, им нравятся эти песни. В свой юбилейный концерт 1 февраля я включу — может быть, с легкой иронией — «Любовь, комсомол и весна», «Ленин такой молодой». Эпоху нельзя забывать, правильно? Эпохальные вещи, которые связаны с огромными событиям, останутся очень надолго — я в этом не сомневаюсь, как остались песни Вертинского, Петра Лещенко.

Нельзя исключить из нашей жизни революцию, Великую Отечественную войну, комсомольские стройки: БАМ, «Атоммаш», КамАЗ. Это жизнь страны, и она сопровождалась музыкальными историями: песнями, спектаклями, операми и прочим.

Родион Щедрин, мой любимый композитор, написал оперу «Не только любовь». Когда я работал на радио, пел с гордостью его ораторию «Ленин в сердце народном». Она войдет в анналы, поверьте мне, Щедрин, как Бетховен, будет звучать еще 200–300 лет. Это классика, произведения, которые проходят через века. Точно так же пройдут через века некоторые эстрадные, тоже вошедшие в разряд классики опусы. Какие-то песни Магомаева точно останутся, потому что это эпохальные вещи.

— Хотелось бы спросить про песню «День Победы», которая вас без всяких преувеличений прославила. Правда, что ее поначалу чуть ли не запретили?

— Эта песня, когда появилась, несколько затмила все произведения, написанные о войне, как бы синтезировала в себе огромную массу песен. Несколько композиторов обратились «наверх», сказали, что они считают эту песню недостойной, и ее не давали в эфир полгода. И только концерт в День милиции 10 ноября 1975 года дал ей рывок мощный. На следующий день она разлетелась в записях, в слухах, огромный поток писем пошел. Песня зажила своей жизнью, тем более что она очень талантливо написана Давидом Тухмановым и поэтом-фронтовиком Владимиром Харитоновым.

Сейчас у меня немного другое ее осмысление. На своем 80-летии я буду кусочек этой песни петь с грустным оттенком. Не как торжество сияющей жизни, а как поклонение памяти. С возрастом меняется ощущение произведения, иначе расставляются акценты. Когда были живы ветераны, нужно было радовать их, с ними вместе отмечать этот праздник. Сейчас, когда они ушли, мы можем только поклониться памяти воинов, которые подарили нам мир, свободу, жизнь.

— Как вам удается сохранять такую прекрасную физическую форму?

— Физическая форма — понятие относительное. Есть витрина, а есть то, что за ней. То, что за витриной, может, у меня не в таком хорошем состоянии, но с точки зрения внешности я — артист. Хотя я понимаю коллег, которые и на коляске выезжают, и с палочкой выходят — им хочется работать. За это нельзя осуждать. Если есть востребованность, если артиста хотят — почему нет?

Я занимаюсь с утра зарядкой обязательно, отжимаюсь, подтягиваюсь, тренажерчиков парочка дома есть, похожу-погуляю. Стараюсь, для себя это делаю. Мой папа дожил до 100 лет, и я хочу хотя бы до 110 прожить — с сегодняшними технологиями я, наверное, могу на это рассчитывать (смеется).

— Сейчас в разгаре волна «Омикрона». Как с этим бороться обществу и людям по отдельности?

— Во-первых, меньше паники. Я думаю, что у человека есть выбор в плане своего здоровья, но в принципе единственный путь борьбы с пандемией на сегодняшний день — это вакцинация, безусловно. Да не обидится на меня народ наш, но русское «авось» никуда не делось. Ну пронесет, проскочим — вот такое отношение. Говорят, что кто-то умер от вакцинации, я не знаю ни одного случая. Не от вакцинации — от того, что человек просто был разрушен напрочь, у него не работали ни печень, ни почки, ни селезенка, ни сердце.

— Лет 20 назад вы стали владельцем баскетбольной команды. Вам зачем это? Почему вы занимались таким неожиданным для эстрадной звезды видом деятельности?

— Почему неожиданным? На Западе есть исполнители известные, которые вкладываются в баскетбол, в американский футбол. Я не был владельцем, я был почетным президентом клуба «Триумф». Как я доставал деньги для спектаклей, так же доставал деньги для моей любимой команды, когда была возможность. Когда ее не стало, я закрыл этот клуб. Это была моя идея — перевести его в Санкт-Петербург. Я подошел к одному человеку, позвонил другому, встретился с третьим. Мы собрались и решили сделать команду. Так появился питерский БК «Зенит».

Я увлечен просто баскетболом. До сих пор смотрю его с удовольствием. Есть у меня коллега Ваня Ургант, с которым мы вместе любим баскетбол. Есть многие другие: Земфира играла профессионально. Я убежден, что она с удовольствием, как только закончит пение, возьмет какую-нибудь команду, будет ее спонсировать.

— Наивный вопрос, но тем не менее… Вы спели огромное количество песен. Можете назвать те, которые у вас вызывают самые положительные эмоции?

— У меня все песни вызывают положительные эмоции. Я за пандемию записал около 40 песен, четыре альбома. Пою на вечеринках для своих друзей бесплатно, радую их, они радуют меня. Такая, знаете, обратная связь существует. Я много нового пою, не останавливаюсь.

Что касается эйфории какой-то, это, скорее всего, не песня, а само выступление, — когда ты видишь глаза зрителей, чувствуешь, что тебе это нравится и им это нравится. Актер — это эмоция прежде всего, а, как известно, эмоции управляют нашей жизнью. Чем они ярче, позитивнее, содержательнее, тем полезнее человек.

Я посмотрел «Мастера и Маргариту» (спектакль Театра Наций. — «Известия»). Огромный труд актерский, а ведь никто не говорит о том, каково это — провести пять часов на сцене и выйти выхолощенным совсем, эмоционально и физически истощенным. Не все, к сожалению, это ценят и понимают, говорят: «А, да что там артисты, подумаешь!» Видят только внешнюю сторону, а что этому предшествует, не знают.

— В юбилейный день вы себе самому, Льву Лещенко, что бы пожелали?

— Быть в форме. Чтобы голос звучал, ноги двигались, чтобы желание было, ну и здоровья, конечно. Здоровье сейчас самое главное. Если мы раньше походя говорили: «Желаю благополучия, счастья, здоровья», как прикладное что-то, сегодня мы здоровье стали ценить, как ничто другое.