«Цой мог сыграть Чингисхана в кино»

«Мне сказали: «Давай возьми «Мумий Тролля»». Я посмотрел, послушал и отказался», — признается Жоэль Бастенер. Лучше Виктора Цоя в России он артиста так и не нашел. Французский продюсер вспоминает, что хоть первые выступления «Кино» были провальными во Франции, эти песни останутся на века. Ведь Виктор Цой знал секрет попадания в вечность. Об этом Жоэль Бастенер рассказал в интервью «Известиям» на выставке «Виктор Цой. Путь героя», которая открылась в столичном «Манеже».

— Как и где вы познакомились с Виктором Цоем?

— Это было в 1986 году. Я тогда учился в Питере. Моя жена-француженка повела меня тусоваться к художникам. Виктор тоже приходил туда. Я его поначалу даже не замечал. Мы общались с Кинчевым, Цой сидел с ним рядом. Костя всё говорил-говорил, а Виктор молчал.

— Вы не знали, что Цой музыкант?

— Знал, конечно, слышал его пленки. Но был удивлен тем, что он был очень скромным. Потом мы стали общаться, и Цой пригласил меня на «Камчатку», котельная на улице Блохина. Виктор работал там кочегаром. Там же собирались те, кто хотел послушать его. Он исполнял новые песни, которые мне сразу очень понравились.

— Никого вам не напомнил этот музыкант?

— Нет. Хотя группа «Кино» сама по себе была очень модной и вписалась в моду того времени, но она чем-то напоминала The Cure, Duran Duran. А вот один Цой с гитарой ни на кого не был похож. Глубокая русская поэзия с привкусом Востока.

— Когда вы начали продвигать Цоя на Западе, вы были дипломатом?

— Нет, еще только студентом.

— И уже видели перспективу советского артиста за рубежом?

— Да. Опыта продюсирования у меня не было даже во Франции. Я просто тусовался в среде рокеров.

— «Кино» стало первым вашим проектом?

— Да. Ленинградские группы «Кино» с Цоем и «АукцЫон» с Гаркушей. Тогда я не понимал, во что ввязываюсь. Просто работал, хотел организовывать события и больше ничего.

— Когда вы ему предложили поехать с гастролями на Запад, как он отреагировал?

— Он восторгался, был любопытен, ему было всё новое очень интересно. Когда на первом выступлении собрал немного людей, расстроился. Сказал: «Франция для меня будет местом отдыха, съемок. Здесь я буду записывать пластинки и ничего более».

В феврале 1989-го Виктор отправился в Данию, в апреле — во Францию, осенью — в Америку, потом он возвращался во Францию на несколько дней. Он стал путешествовать и собирался очень много всего совершить. За несколько месяцев до гибели он с Джоанной Стингрей из Америки полетел в Японию.

— Джоанне Стингрей Цой писал: «Джо, мечты сбываются. Если бы я мог выбирать гражданство, я бы выбрал паспорт Диснейленда». Почему именно Диснейленд?

— Хотя он был интернационалистом, думаю, не хотел иметь никакого другого гражданства, кроме СССР.

— Почему вы так уверены?

— Виктор никогда не настаивал на том, чтобы надолго или уж тем более насовсем покинуть страну. Хотя тогда он мог бы эмигрировать очень просто. Он был вне политики. Левые или правые — это ему было чуждо. Но он хотел быть полезен России, поэтому хотел остаться здесь. А если и хотел иметь загранпаспорт, то скорее шуточный, чтобы остаться выездным, чтобы ему не мешали. Документы оформили с трудом.

Помнится, через месяц после возвращения из Америки Цой появился у меня во Франции. Витя делился впечатлениями и сказал, что ему смешно, как эти пожилые американцы занимаются спортом, чтобы держать сердце в порядке и жить дольше. Он раскритиковал Запад. Ему показалось, что человеку достаточно 70 лет и не более. Очень по-русски. (Смеется.)

— Лучше на полную катушку, но недолго?

— Да. Он всегда так думал.

— В 1989 году вы записали во Франции альбом «Последний герой».

— Да, и у него был весьма скромный тираж, тысяч пять. А через год мы сводили «Черный альбом». Это было сделано уже после гибели Виктора. На крупной звукозаписывающей студии во Франции тогда издавались только три русских коллектива — «Кино», «АукцЫон» и группа «Центр». Я убедил продюсеров, они поверили в русский рок. «Звуки Му» работали в Англии, Гребенщиков — в Америке.

«Кино» во Франции провалилось, но только потому, что погиб Цой. Если бы он еще и стал сниматься, наверное, пластинки продавались бы лучше. Его на Западе делал не рок, а скорее фильм «Игла». Эта роль была больше, чем музыка.

— Получается, за год до смерти он объехал много стран, приглянулся иностранным агентам, выпустил диск во Франции и только набирал обороты. Чем бы он привлек западного продюсера? Было ли важно знание иностранных языков или ему бы это простили?

— Они бы простили. Но он хорошо знал английский, поэтому ему было совсем даже нетрудно общаться с продюсерами. Они не настаивали, чтобы он обязательно знал французский или итальянский. Это уже было второстепенно. В Цое была понятная им энергия. Это как звезда в прямом смысле слова — она сияет непонятно почему.

Я знал и уважал многих музыкантов. С Петром Мамоновым очень тесно дружили. С Витей тоже была интенсивная дружба, со своими конфликтами. Сначала, изучая русский язык, я пытался понять, что поет Гребенщиков. Тексты для меня были сложны. Переводил с трудом. Но потом понял, что это нельзя переводить. Это красиво, очень интенсивно и, наверное, понятно только для русских. Даже если их перевести, иностранцы не поймут. А Цоя могли понять. Он пел о каких-то простых вещах, таких как «Пачка сигарет», или «Печаль», «Группа крови», или «Мы ждем перемен». Эти песни в переводе воспринимаются сразу. А еще очень влияет интонация и манера поведения артиста, исполняющего их.

— Где в Париже любил гулять Виктор Цой?

— Мы ходили по улицам возле Лувра, Пале-Рояль. Вообще он любил классику, искусство, свой Питер, поэтому не любил гулять по людному Монмартру или Пигаль, где собирается вся рок-тусовка. Он прекрасно понял, что это вторичная культура для Франции. Рок-н-ролл — это Англия и США. Во Франции был очень хороший джаз, но его и эта музыка не интересовала. Франция ему была интересна как образ жизни, ее кухня. Он неоднократно говорил: «Я хочу здесь отдыхать, исчезать. Наверное, прибегу к тебе скрываться от фанатов».

Помню, как-то мы сидели с Каспаряном и Цоем в ресторане. И Юра решил впервые попробовать улиток. Виктор дождался, когда друг попробует. «Это просто прелесть», — сказал Юра. На следующий день Виктор тоже заказал улиток и полюбил их.

Если кто-то во Франции не мог обойтись без шопинга, то Виктора это совсем не интересовало. Цой не про шмотки. Он хотел выглядеть ярко на сцене, создал образ — черный костюм. Этого достаточно.

Он с самого начала хотел быть в Петербурге красивее всех. Хотел, но не стремился. Когда появились первые крупные деньги, он купил телевизор большой корейский, которых в СССР тогда было очень мало. Стоили они бешеные деньги. Потом он купил себе камеру, чтобы самому снимать, чтобы Наташа (Разлогова, вторая жена Виктора Цоя. — «Известия») его снимала. Эту камеру можно увидеть на выставке в Манеже.

— Сколько времени было отмерено вашей дружбе?

— Буквально четыре года. Мы встретились в ноябре 1986 года, а погиб Цой в августе 1990-го.

— За это время вы поняли, за что его любят, почему именно этого артиста выделяют?

— Раньше не понимал, а сейчас я понимаю прекрасно. В песнях Цоя есть некое ощущение вечности. У таких сочинителей всегда всё получается вечно. Я могу сравнить, если вы позволите, с французами. Есть пианист, композитор Эрик Сати. Он творил еще до Первой мировой войны, сочинял какие-то «Гимнопедии». Очень простой клавир, далекий от Шопена, Листа. Тогда говорили, что Эрик Сати никто. Он умер бедным. Но после его смерти на основе сочинений Эрика Сати писали музыку для кино всю эстрадную.

— Это был плагиат?

— Нет, просто инспирация. Есть такой французский поэт Жак Превер, поэт первой половины XX века. Он писал почти что детские стихи. Не для детей, а такие простые, как у Цоя получались: вышел на улицу, услышал птицу. Вы думаете: «Это ерунда, это никому не нужно». А потом песни на стихи Превера прославили Ива Монтана и других тогдашних звезд. Эти два француза сочиняли на все времена. Без них не было бы никакого Джо Дассена.

Мы говорили с Виктором на эту тему простоты в сочинениях. Вообще он мало читал иностранную поэзию, но отлично понимал, как сделать так, чтобы слова проникли в подсознание. Я лично немного издевался, когда он пел «Вера, Надежда, Любовь». Шутил: «Это что, Чехов «Чайка», что ли?» А он говорил: «Нет. У нас в России все понимают, о чем я». И он был прав. Это вечная тема.

— Кем бы стал Цой, будь он жив сейчас?

— Думаю, у него были бы большие проекты, связанные с кино. Не мог себе представить, что он так рано уйдет. Думал, что этот человек будет скорее киноактером, чем музыкантом. А на старости лет его будут уважать как поэта, может быть, как художника. Рисование не было его основным занятием, он делал это для себя. Работы дарил самым близким людям. В основном второй жене Наташе. Конечно, у кого-то из друзей найдутся эти рисунки, но у меня их нет, хотя мы были достаточно близкие друзья.

— Почему вы уверены, что он бы сделал карьеру в кино?

— За год до его смерти во Франции я познакомил его с агентом. Она искала актера на роль Чингисхана. Планировали снимать блокбастер. Видели Чингисхана не крутым полководцем, а простым человеком, молодым, позитивным, целеустремленным. И вот для этой роли выбрали Виктора.

— Кто ему предлагал Чингисхана?

— Это был уровень кастинга. Агент Мишель Миц, лишь издалека увидев Цоя, сказала: «Во-во! Я ему предложу роль». Это очень серьезная дама, довольно пожилая. Мишель была доверенным лицом самых крупных французских актеров: Филиппа Нуаре, Катрин Денев, Жерара Депардье. Хотя она была польского происхождения, но по-русски не говорила. Вот эта старушка и видела в Цое молодого Чингисхана.

Когда Виктор погиб, этот проект отложили. Не смогли найти артиста. Хотя азиатов в Европе полно, но не было ни одного китайца, корейца, которые бы так подходили на роль харизматичного героя.

— С кем вы его еще знакомили?

— Как-то у него случилась встреча с первой звездой китайского рока Цуй Цзяном. Как вы понимаете, по-китайски «Цуй» — это «Цой». Он был тоже корейского происхождения, как и Виктор. После событий 1989 года — протестов в Пекине на площади Тяньаньмэнь — музыкант подвергся репрессиям. Но позже ему разрешили выступать.

Когда Цой и Цуй встретились, меня поразило, что Цзянь выглядел помягче, пониже ростом, чем Виктор. Думаю, если бы Виктор был жив, они наверняка выступали бы вместе и китайцы просто сошли бы с ума. Цой был красив и на голову выше их рок-звезды.

— Как Виктор поддерживал себя в форме? Занимался спортом?

— Тренировался каждый день, но не больше получаса. Он был далеко не Шварценеггером. Нормальный человек, который просто хотел быть подтянутым, по-мужски красивым, но не более того. Его кумиром был Брюс Ли.

— Оглядываясь назад, как вы думаете, с кем вас свела судьба?

— Я думал, что всё только начинается. И мы еще многое сделаем. Будет много работы. Но…

— Вам сейчас его не хватает?

— Да, конечно. Некоторое время я даже его не вспоминал. Двадцать лет я не слушал музыку Цоя. Но со временем захотелось, чтобы он был рядом. Вдруг начал слушать его песни в машине. Оказалось, помнил их все наизусть. И всё это вернулось ко мне вновь. И стал я себе задавать вопросы: «А чем ты занимался тогда? Почему ты это делал? Почему отошел от музыки?»

— Почему?

— Когда Цой погиб, я думал: «Сейчас-сейчас я найду другого человека, интересного музыканта». Но никто не нашелся.

— Вы искали артиста, похожего на Цоя?

— Не похожего, но чем-то привлекательного. Мне сказали: «Давай возьми «Мумий Тролля»». Я посмотрел, послушал и отказался.

— Вы до сих пор не видите артиста, равного Цою?

— Не вижу. После гибели Цоя я занимался дипломатической карьерой, и музыка ушла на второй план.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Я уже на пенсии. Пишу книги. Хочу опубликовать еще одну книгу здесь в русском переводе. В этом мне помогает Наташа Разлогова, последняя супруга Виктора. Книга о рок-движении в России.

— Будете издавать ее во Франции?

— Она уже издана, но совершенно в другом виде. Она подробно объясняет французам, на что было похоже рок-движение при советском строе. Русскому читателю это не надо объяснять. Поэтому я расскажу о своих отношениях с разными личностями. И, конечно, большую часть посвящу Виктору Цою.